от него куда-то сбегать.
Анестезия отходит. Я начинаю чувствовать.
Цежу сквозь зубы: «спасибо» и беру из пальцев Славы ключ.
Отмыкаю быстро и без проблем. Я помню, в какой последовательности и как правильно. Свою квартиру он мне доверяет. Сердце — нет.
Рывком тяну дверь и ступаю внутрь. Хочу щелкнуть светом, но он перехватывает мою руку.
Сжимаю пальцы в кулак.
За спиной хлопает дверь, он обвивает поперек талии и давит назад в себя. Меня парализует из-за того, какой силы внутреннюю бурю происходящее провоцирует. Воздух со свистом выходит из легких, я давлю на руку и глухо прошу:
— Пусти.
Он не слушается. Отравленные ложью губы впечатываются в мою шею. Едут выше. Я давлю настойчивей. Чувствую поясницей твердый пах. Меня саму начинает подташнивать от мысли, что происходящее — игра, в которую я долго-долго-долго верила.
— Пусти. Пожалуйста.
Прошу, впиваясь ногтями в увитые венами кисти. Царапаю. Давлю на запястье.
— Ты обиделась? Скажи, на что?
Застываю и смотрю перед собой. Чувствую сквозь темноту полупривыкший к ней взгляд. Он скользит по моему профилю. А я даже не знаю: он серьезно или шутит?
А, вспомнила. Играет. Переступает через себя и взаимодействует с людьми, не вызывающими нежных чувств.
Снимаю с себя руку. Шагаю вперед, разворачиваюсь.
Ну что ж… Взаимодействуй.
— В следующий раз, поручая своим сестрам одеть меня, — с нажимом веду по собственным бокам, — делай, пожалуйста, оговорку, что я не должна напоминать простоватую копию твоей бывшей подружки.
Во мне столько злобы, что я даже самую глупую претензию «разукрашиваю» едкими уточнениями.
Вздергиваю нос и вижу, что Тарнавский удивлен. Хмурится.
Сама знаю, что ужасно звучу. Заталкиваю рассудок и жалость глубоко-глубоко.
— Можно уточнить суть претензии? — Голос судьи звучит спокойно.
А я в ответ фыркаю так же, как «Крис» фыркала на балконе. Становлюсь еще сильнее на нее похожей.
Можно, конечно. Всё можно, ваша честь.
— Благодаря усилиям твоей родни я оказалась почти в таком же платье, в каком была Кристина. Может ты не обратил внимания, но твою бывшую аж скривило. Мне тоже было неприятно. Впредь, пожалуйста…
Я раньше никогда себе подобного не позволяла. Слава не знает, что такое мои претензии. Их раньше и не было. А теперь… Вдвоем "наслаждаемся".
Я замолкаю, Слава не бросается кусать в ответ. Оправдываться тоже.
По истечению десятка сердечных ударов я слышу глуховатое:
— Я учту. Что-то еще?
Его терпеливое «смирение» срабатывают явно не так, как планировалось.
В висках пульсом бьет отчанное: ты. Меня. Используешь! Ты не человека во мне видишь. Инструмент.
— Еще ты мог бы не так явно изображать равнодушие. И более четко определить мой статус. Никогда не хотела собирать слушки про успешную карьеру в эскорте.
Сквозь темноту впитываю кожей хмурый взгляд. Его "спокойствие" точно так же пошатывается. Возможно, приходится то и дело напоминать себе, что терпит меня для дела.
А мне хочется мстить. Усложнять задачу.
Ну или плакать.
— Кто тебе сказал про эскорт?
Улыбаюсь.
— Какой-то мужик, который запомнил меня еще когда ты приказал приехать в мужской клуб. Помнишь, ты надо мной тогда издевался?
Слава выдыхает и делает шаг на меня. Протягивает руку. Я своей дергаю назад. Прячу обе за спину и отступаю.
— Юль…
Я зря сама себе напоминаю ту ночь. И даже его реакция удовлетворение не дарит. Грудную клетку распирает.
Тогда я отдала ему себя целиком и полностью. Он взял. Он, блять, взял! Он все обо мне знает. Что я люблю. Что я его.
Пользоваться мной — слишком жестоко.
На глаза наворачиваются слезы. Я сгоняю их злом. А еще радуюсь тому, что свет так и не был зажжен.
— Я потому и не хотел, чтобы ты шла. Там всякие люди. Ты не готова. А показывать наши настоящие отношения — это ставить под угрозу наш план.
От ладно выстроенных в логический ряд слов о нашем плане к горлу подкатывает тошнота. Он не наш. Он ваш. А я… Пешка, которая заводится с хорошего траха.
— Я предлагала сказать Смолину, что не смогла тебя уговорить. Ты решил иначе. Значит ты ответственен. И больше не смей меня таскать на эти ваши сборища. Услышал?
Разворачиваюсь и не дожидаясь ответ сбегаю в его спальню. Хлопаю дверью, сбрасываю одежду, украшения и обувь.
Сердце разгоняется и разгоняется. Мне жарко. Эмоции расплескиваются через край.
Обмахиваю себя ладонями и прислушиваюсь к звукам в коридоре. Их нет.
Почему-то перед глазами картина, как Тарнавский продолжает стоять на том же месте и смотреть в условную точку. Растерян. Наверное, не ожидал.
Только и настоящих причин моего "срыва" он не знает. Во мне долго копилось, но только сейчас все складывается, доставляя боль.
Я раньше думала, что все мои сомнения — плод неуверенности в себе. А сейчас понимаю: интуиция. Это все интуиция. Она не врет.
Услышав первый же шаг — отталкиваюсь голыми пятками от пола и сбегаю еще дальше — в ванную.
Мне хочется или самой заказать такси и уехать или попросить об этом Тарнавского, но понимаю, что он не отпустит.
Под горячим душем меня бьет крупная дрожь. Я осознаю себя пойманной в западню. Это чувство не ново, я в нем жила несколько месяцев и до вставших дыбом волос боялась повторения.
С остервенелым фанатизмом вспениваю намертво залакированные волосы, когда в ванную стучатся. Не отвечаю. Намыливаю еще агрессивней.
Ручка едет вниз.
Через запотевшую створку вижу, как он заходит. Уже без пиджака и галстука, но в рубашке. В кулаке — мое брезгливо сброшенное на пол платье, стоившее баснословных денег. Интересно, а бирку они специально оставили? Чтобы я впечатлилась? А какой вообще бюджет заложен на мое обольщение? Мне потом все надо будет вернуть?
Жмурюсь и запрокидываю голову. По лицу бьют горячие-горячие струи. Стекают по шее и груди.
Слышу шорох и оглядываюсь.
Слава опускает платье на пьедестал раковины. Четко на то место, где утром меня трахал.
Вспоминаю, как это было. С головы до ног шпарит кипятком. Часто моргаю, чувствуя, что глаза щиплет.
Подставляю лицо воде и сгоняю пену. Раз за разом. Под шелест воды и одежды.
Не знаю, зачем позволяю ему.
Не знаю.
Раздевшись, он шагает сзади. Жжет взглядом лопатки. Я жду контакта, как расстрела. Первым чувствую тепло тела. Дальше — ладони ложатся на мои бедра. Он делает еще один шаг. Как будто навстречу, но я чувствую все иначе. Сегодня — абсолютно. Я презюмировала нашу с ним искренность. Но что, если делала это зря?
Он гладит мою кожу пальцами. Склоняется и ведет носом
