если уж на то пошло, более точно описывает концепция абстинентного лимерент[17]-ассоциированного синдрома утраты. И это состояние необходимо рассматривать в первую очередь, как аддикцию.
– Абстинентный… ассоциированный… Что за бред!
– Артур, это одно и то же, – вздыхает Коделл. – Алкоголь, азартные игры, наркотики, ваша бывшая и, несомненно, прекрасная супруга Джулия. Принципиально иная стимуляция, но, попадая в базовые биохимические процессы нервной системы головного мозга, она приводит к тем же результатам. Высокие уровни серотонина, которые регулярно вызывает один и тот же источник, с годами перерастают в настоящую химическую зависимость. Прекращение стимуляции влечет за собой дефицит окситоцина, химические сбои в организме, фиксацию[18], ангедонию[19], потерю работоспособности, саморазрушение. В плане клинических проявлений симптомы функционально иденти…
– Я не наркоман, черт возьми!
– Увы, так утверждают все страдающие от зависимости, – невозмутимо отвечает Коделл. – Мы еще поговорим об этом позже. А пока знайте – я с вами, и вместе мы справимся.
Сзади хлопают двери, раздаются шаги; сильная рука хватает меня поперек туловища и сдавливает стальными тисками, не давая пошевелиться. Меня охватывает паника, я беспомощно дергаю ногами в попытке вырваться. Но мертвая хватка Уильяма Виллнера не оставляет ни малейшего шанса. Свободной рукой он неторопливо достает из кармана куртки пластиковый шприц, зажав его между указательным и средним пальцем.
С вытаращенными от смертельного ужаса глазами я бешено брыкаюсь, силясь вывернуться из захвата.
– Мне очень жаль, Артур. – Коделл смотрит на меня с тревогой. – Мне правда очень жаль. Отчет должен был помочь как анестезия: чтобы дальнейшая наша работа прошла безболезненно. Я подвела вас, и если уж совсем начистоту, теперь нам предстоит куда более сложный процесс.
Мне в кожу вонзается игла. Поршень медленно уходит вниз, впрыскивая жидкость в вену. Тело становится ватным, сознание меркнет. Моя голова безвольно откидывается назад. Я валюсь на подставленные руки.
Перед тем, как отключиться, я слышу звук отодвигаемого доктором стула и чувствую, как волочатся по полу мои ноги. Последняя вспышка угасающего сознания дарит мне твой образ – знакомый силуэт, последняя преграда перед забытьем. Вскоре ты тоже исчезаешь, и все вокруг погружается во мрак.
Без даты
Глава 14
Первое, что я осознаю, вынырнув из забытья: мое тело сдавлено в нескольких местах. На поясницу давит поддерживающая подушка кожаного кресла, в котором я полулежу. Мой отяжелевший затылок покоится на роскошном пухлом подголовнике. На виски давят наушники с шумоподавлением. Плотно прилегающие амбушюры блокируют малейшие звуки извне. И, наконец, мои обессилевшие конечности тоже сдавлены: запястья и щиколотки привязаны к подлокотникам и ножкам кресла ремнями. Судя по ощущениям, ремни сделаны из того же материала, что и кресло – прохладная гладкая кожа. Как ни странно, я предпочел бы обычные пластиковые хомуты. По крайней мере, тогда мое пленение выглядело бы как импровизация. Но нет, я привязан к креслу, которое специально для этого предназначено. И я именно там, где и должен быть по плану моих пленителей.
– Мистер Мейсон!
Я с трудом разлепляю глаза и тут же морщусь от яркого режущего света. Я уже не в обеденном зале, а в маленькой комнате, три на три метра максимум. Пустые матово-черные стены, окон нет. Единственный источник света расположен передо мной: на стене под потолком сияющий квадрат из четырех люминесцентных трубок. Нарочито голые стены придают помещению атмосферу жутковатой частной галереи.
– Я хотела сделать это глаза в глаза. И не прибегать к таким мерам. – Слова Коделл проникают сквозь наушники удивительно четко. – К сожалению, не могу позволить вам меня увидеть, чтобы не усложнять процесс.
– Ш-ш-ш… Ш-што за чертовщина? – Едва ворочая языком, спрашиваю я, даже не зная, слышит ли меня Коделл.
– Хочу сообщить, что я беру на себя полную ответственность за обнаруженную вами ошибку. Это серьезный недочет, повлиявший на качество процесса, – вещает она. – Пока вы отдыхали, я полностью пересмотрела план лечения, но подобные меры применять вообще не планировалось. Я приношу свои извинения.
Кажется, Коделл говорит искренне.
– Если вы слышите, – кое-как выговариваю я, обращая свою мольбу к голосу из пустоты, – отпустите меня. Пожалуйста.
Доктор не отвечает. Я с огромным трудом сглатываю и пытаюсь снова:
– Я вам заплачу. Если дело в деньгах… я достану. Я подпишу любые бумаги, просто… отпустите меня.
В наушниках стоит пронзительная тишина. И вдруг…
Щелк! Щелк! Щелк! Щелк!
Четыре люминесцентные трубки гаснут одна за другой. И тут же из-за моего кресла на стену проецируется квадрат серого света. Сначала изображения нет. Затем слева на сером фоне появляется белый жезл Гермеса, а справа надпись:
Бюро судебно-медицинской экспертизы Кембриджа
Представители экспертной комиссии: доктор Армистен и доктор Гудноу
Результаты клинического обследования Джулии Линн Мейсон
Звучит спокойный голос пожилого мужчины: «Пациентка, женщина тридцати трех лет, смерть констатирована седьмого октября…» На экране появляются изображения. Я крепко зажмуриваюсь, однако несколько первых кадров успевают добраться до моего мозга: белая комната, белая простыня, под которой лежит серое в пятнах тело.
Щелк! Щелк! Щелк! Щелк!
Я хрипло, прерывисто дышу. На стене вспыхивают четыре лампы, их свет проникает сквозь мои закрытые веки. Когда зажигается четвертая, звук видео обрывается. Во мне поднимается волна ледяного ужаса, которая парализует каждый нерв по пути к объятому паникой мозгу. Я не понимаю. Я не понимаю, что происходит. В ушах звенит тишина, веки по-прежнему плотно сжаты.
– Что происходит? Зачем?..
Ответа нет. После того, как зажегся свет, в наушниках не раздалось ни единого звука. Ни от Коделл, ни с экрана. Наклонив голову вниз, я потихоньку открываю глаза. В полной тишине я смотрю на свои ноги: туфли залиты бледным светом четырех ламп. Пытаясь понять, что происходит, я медленно, осторожно поднимаю голову и смотрю на противоположную стену. Там горят четыре световые трубки, и больше ничего нет.
Свет гаснет. На стене вспыхивает изображение и надпись. Звучит голос за кадром: «Пациентка, женщина тридцати трех лет, смерть констатирована…» Я резко наклоняю голову, чтобы не видеть ужасающие фотографии.
Щелк! Щелк! Щелк! Щелк!
Спасаясь за закрытыми веками, я лихорадочно соображаю. Свет вспыхнул, как только я отвел взгляд от экрана. Прослеживается четкая закономерность: стоит мне посмотреть вперед, и все четыре лампы гаснут, а дальше на стену проецируется запись. Но если я отворачиваюсь от экрана, свет опять зажигается, происходит автоматическая перезагрузка видео, и оно вновь готово к показу.
Внизу экрана была синяя полоска, которая показывала оставшееся до конца записи время. Судя по ее скорости, хронометраж видео не больше двух минут. Однако сама
