Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
Подмосковья до Кольского полуострова и Соловков, свидетельствует о великом времени, когда тысячи людей ради Христа и веры Христовой искали тишины, уединения, спокойствия духа и бежали суетной жизни, оставляя мирские блага, не думая об условиях простейшего комфорта.
Русская Фиваида – место во времени и пространстве, где монашество ясно и сладостно.
Если кто-нибудь приезжает в северные наши земли неспокойным, мятущимся, духовно бездомным, то здесь он чувствует: вот он, истинный дом! Где-нибудь у стен Спасо-Прилуцкого монастыря на окраине Вологды, или в ферапонтовской глуши, или в маленькой лодочке посреди лабиринта соловецких каналов, или на пустошах макарьевских находишь необыкновенную, неповторимую тишину. Приехав из шумных мест, из Питера какого-нибудь, из Москвы или Нижнего, здесь находишь нечто более родное, нежели в местах, где родился и провел всю жизнь. Здешняя трава, здешний ветер, здешние иконы в старинных церквах как будто приглашают: «Останься тут! Останься тут навсегда! Разве не видишь – тут тебе лучше всего…» И если бы дала Русь только одну эту молитвенную тишину, только монастырские стены в лесной глухомани, только подвиги пустынников, постников и подвижников на берегах неспешных северных рек и вечных озер, то и тогда лоно ее следовало бы считать плодоносным и благословенным.
Леонтьев писал: «Тысячелетняя бедность творческого духа еще не ручательство за его богатые плоды». И далее: «Мы прожили много, сотворили духом мало и стоим у какого-то страшного предела…» Пророчество его относительно страшного разлома революции, куда рухнул русский культурно-исторический тип, сгинув в 1920-х годах на последних своих плацдармах в Крыму и на Дальнем Востоке, сбылось. Но Русская Фиваида, ее история и ее особенный дух были неизвестны Константину Николаевичу[11], хотя монастырский быт он знал не понаслышке: учился монашеству на Афоне, послушничал в подмосковной Николо-Угрешской обители, постригся в Оптиной, кончил дни свои иноком в гостинице Троице-Сергиевой лавры. А знал бы, так, наверное, примирился бы с ужасной судьбой падающей России: она успела сотворить духом самое главное, она успела создать сущность новую, доселе невиданную, и включить ее в мелодию всемирного концерта.
Небывалый монашеский энтузиазм, породивший десятки новых монастырей в XIV—XVI столетиях, – крупное явление мировой истории, а не только русской. На протяжении всего Средневековья и Нового времени невозможно найти ему аналог.
И… появлением обителей дело отнюдь не заканчивалось.
Труды преподобного Сергия и святителя Алексия, митрополита Московского, открыли врата для целой эпохи масштабной иноческой колонизации русских окраин. Ученики Сергия и ученики его учеников уходили туда, где, казалось, никто их не может найти, отправлялись в лесные дебри, на арктические берега, в места глухие и безлюдные, ставили там уединенные келейки, обраставшие жилищами учеников и превращавшиеся в новые и новые обители, и уже к этим обителям прилеплялись посады, крепости, возникали целые городки… расширявшиеся… расширявшиеся… и вот уже на месте лесной глуши стоит большой шумный город.
Сергиев Посад, в котором на данный момент (2020 год) 100 тысяч жителей, вырос из уединенной келейки преподобного Сергия и созданной им маленькой деревянной обители. Великий город Архангельск построился вокруг древнего Михайло-Архангельского монастыря. Город Кириллов – дитя Кирилло-Белозерской обители, поселок Соловецкий – порождение Соловецкого монастыря.
И так происходило не только на далеких окраинах царства, но и в землях, относящихся к его ядру. Тихвин, Череповец, Юхнов, Жиздра, Воскресенск, Ковров, Покров и Макарьев так или иначе имеют «иноческое происхождение».
Выдающийся дореволюционный историк М.К. Любавский писал: «Монастыри вытянули из населенных мест значительное количество жителей и разбросали их по пустынным, незаселенным местам, почему-либо обойденным или еще не захваченным княжеской или земской колонизацией. Общей тенденцией монастырской колонизации было, таким образом, разрежение населения, более равномерное распределение его на территории и отчасти расширение области русских поселений. В этом отношении монашеское житие действовало заодно с природой страны, которая, как мы уже не раз имели случай убедиться, рассеивала русскую оседлость, разбрасывала население, не позволяя ему скучиваться на одном месте. Монастырская колонизация на счет существовавших поселков создала множество новых, особого типа и особой общественной организации… Можно насчитать около 440 монастырей, возникших вне городов и селений, в качестве самостоятельных поселков в течение XIII—XVI вв. на территории, вошедшей в состав Московского государства. Это число, ввиду малонаселенности нашей страны, нельзя не признать значительным. Оно бросалось резко в глаза и иностранным наблюдателям. Дж. Флетчер, посетивший Россию в царствование Федора Ивановича, называет ее страной монастырей… Котошихин в половине XVII в. насчитывает в монастырском владении 83 000 крестьянских дворов, и это после страшного разорения и громадной убыли населения в Смутное время. Для XVI в. эту цифру непременно надо увеличить и большую часть ее отнести на счет крестьян, населявших монастырские пустоши. Свою колонизаторскую деятельность на территории, принадлежавшей Московскому государству в половине XVI в., монастыри продолжали и в последующее время, в XVII и первой четверти XVIII в. … За это время появляется около 300 новых обителей вне городов и селений… Если вы просмотрите список населенных мест наших северных губерний, вы поразитесь многочисленности таких названий, как „монастырь“, „пустынь“, „монастырок“, „пустынька“, „подмонастырское“, „подмонастырская слобода“, употребляемых с тем или другим прилагательным: так называются очень многие села и деревни. Это все поселения около и на месте бывших монастырей. По данным, сгруппированным В.В. Зверинским, можно насчитать в настоящее время около 840 селений в северной половине Европейской России, заведомо возникших около монастырей, существовавших до введения штатов 1764 года».
Все это яркая, убедительная, но все же цифирь. А вот живой человеческий пример, как искреннее желание монаха предаться в уединении молитвам создало – безо всяких планов на сей счет с его стороны – особый поток русской «монастырской колонизации».
До обширной северной области, во главе которой стоял город Галич, на исходе XIV века дотянулся луч духовной звезды, вспыхнувшей в обители на горе Маковец: окрестностей Галича достиг святой Авраамий Галицкий и Чухломской. Когда Авраамий уходил из обители Сергия, мечтая об уединенной жизни, наставник благословил его. Житие святого Авраамия сообщает: расставаясь со своим учеником, Сергий дал ему наставление: «Чадо! Богом наставляемый, ты хочешь идти в пустыню; если придут к тебе братья, принимай их с любовью и наставляй их ко спасению, и не себе угождай, по апостолу, но ближнему своему, и немощи немощных носи, как и Христос себе не угодил».
Всю последующую жизнь святой Авраамий провел, выполняя завет Сергия Радонежского. Сам он не хотел жить среди людей и едва терпел, когда требовалось оторваться от молитвы, чтобы дать кому-то духовное поучение. Но так велел ему Сергий, и его словам Авраамий подчинял свою волю, сколько мог.
Покинув Троице-Сергиеву обитель, Авраамий пришел на берег Галичского озера, противоположный от города. Там, как рассказывает Житие, он обрел
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
