и не обращаться…
— Что это за Кале? — чуть ревниво спросил лунный.
— Колдун, — с готовностью пояснила я. — Лучший друг Меленеи, когда у неё не получается раскрыть преступление, он выходит в астрал и даёт ей подсказки.
Лунный выглядел озадаченным.
— А Меленея — это кто?
— Главная героиня! В серии детективов про неё уже тридцать семь книг, но я читала только тридцать одну, остальные не получилось достать. Она юная лиса, которую выгнали из Сыска, и она стала работать частно… и все дела у неё такие интересные! Это здесь ещё дальше будет объясняться.
— И у них что — любовь?
— Чего?.. С Кале?.. Ты что, ну нет, конечно. Он же колдун! А Меленея встретит свою пару в «Чёрной руке», это двадцать вторая книга.
Детективы были совсем небольшие, и за пару часов я прочла лунному треть и даже не застудила горло. Осень приходила в Марпери ступенями: в ночь на вторник резко похолодало, и с тех пор погода держалась ровная. Я одела под платье двое колгот, на бревно постелила одеяло, а уши прикрыла платком, — и мёрзли только пальцы, и те не слишком сильно.
Нельзя сказать, чтобы лунному нравились книги хотя бы в половину так сильно, как мне. Но слушал он внимательно и с огромным энтузиазмом предлагал свои варианты разгадок, по большей части совершенно абсурдных. Мне никогда не нравилось самой определять преступника, а лунный явно получал от этого удовольствие.
Сам жанр был ему, похоже, не очень знаком. Он не знал вещей, совершенно обычных для детективов, и везде искал любовную линию.
— Вы такие… другие, — восхищённо сказал рыцарь.
В друзах писали стихи и лиричные саги, всё больше о любви: Луна не подарила своим детям истинных пар, и чувства нередко превращались у них в трагедии.
— Я сходила, кстати, наверх, — вспомнила я, дочитав до того, как Меленея по туманным указаниям Кале нашла затопленную преступником лодку. — И там была девочка… она сказала, её зовут Оставленная.
Эту историю лунный выслушал, хмурясь. А потом сказал:
— Не ходи туда больше.
— Почему? Я обещала.
— Ковыль, — лаконично бросил он.
— Ковыль? Там ковыльных стрел не было, да и я ведь в сапогах.
— Он не должен был зайти так далеко.
— Какая разница?
— Не ходи, — упрямо повторил лунный.
Я не особенно разбиралась в травах, но никогда не слышала, чтобы ковыль чем-то угрожал людям, — хотя он, кажется, портил поля, а животные ранили ноги об острые семена. В нашей местности ковыля особенно не было, только ниже, на границе с Сухостоем. Сюда он пришёл, наверное, от лунных.
— А девочка? И она говорила про жрецов, что они…
— Она, наверное, очень юная.
— Ну да, лет четырнадцать.
Лунный ничего не ответил. Он был теперь почему-то мрачен, как будто ковылевое поле означало для него лично что-то плохое; а я, глядя в прищуренные сизые глаза, вспомнила и о своих заботах.
— А ты, — я неуверенно повела плечами, — веришь в проклятия?
— Они бывают.
— А на монетах — бывают?
— На монетах?
— У нас одна швея нашла монеты, серебряные. И, знаешь… с ними было, кажется, что-то не так.
Рассказ вышел сумбурным и немного путаным, а когда я закончила, лунный проворчал:
— Олта, это ведь крысиные деньги.
— Какие?
— Крысиные. Монеты Крысиного Короля, который придумал Гажий Угол и начал войну. Сама же сказала: Большой Волк с выколотыми глазами. Это крысиные деньги.
— Ты же не любишь сказки, — обиделась я. — Живая трава, значит, ерунда, а крысиные деньги — пожалуйста?
Лунный посмотрел на меня странно. И снова ничего не сказал.
Крысиные деньги. Придумал же!
Крысиный Король — это, вроде как, история; но история таких давних времён, что правда в них совсем неотличима от выдумки, а события приобретают загадочный, мистический смысл. Это и делает их отчасти сказками, и пусть тот, кто считает сказку про матушку-смерть абсолютно реальной — или, напротив, лишённой всякого смысла, — первым бросит в меня камень.
Когда у пары волков всегда рождались волки, а у мышей — мыши, и не было Охоты, и не было смерти, была только кровь. Звериные кланы шли друг на друга войной, хищники рвали когтями травоядных, как добычу, а крысы дохли от болезней. Тогда над ними встал Крысиный Король и сказал, что станет строить новый мир, в котором будет великая справедливость; он объединил вокруг себя самых разных людей, захватил половину Леса и убивал всякого, кто отказался бы ему кланяться. Он загнал рыб и ящериц в Гажий Угол и велел им никогда не покидать его границ; он продавал бельчат в шахтёры за бесценок; он клеймил лошадей и коров, а оленям спиливал рога; он грозился идти войной на колдовские острова. Кто знает, что стало бы с миром, если бы ему удалось и это? Но Большой Волк привёл Полуночь, а та создала Охоту и поделила зверей на пары наново: так, чтобы енот мог быть с куницей, а лягушка — с псом. И тогда начались новые Кланы.
Говорят, будто у Крысиного Короля была тысяча хвостов, и хоть сам он пал, дело его живо. А хвосты те стирают с денег профиль Большого Волка и наносят на монеты своего короля.
Но я никогда не видела крысиных денег, и даже в историческом музее в Старом Бице их не было. Может быть, лунный опять вспоминает те времена, когда деньги были совсем другие?
А дыры в глазах и правда сделали для красоты.
Но лунный, похоже, воспринимал это всё всерьёз. У него было задумчивое, мрачное выражение глаз, которое ужасно не сочеталось с его обычными живостью и энтузиазмом. Он не хотел теперь ни свежих газет, ни чтобы я дочитала детектив.
— Скажи, — я робко тронула его за руку, совсем забыв, что рука это мраморная, — как тебя всё-таки называть? Без имени как-то… неловко.
— Я не помню своих имён.
— Совсем?
— Совсем. Если хочешь, можешь придумать новое.
— Как это — придумать? Как кличку?
— Не кличку. Имя. Если сделать это всерьёз, оно будет отражать мою суть ничуть не хуже других.
Голова была, как назло, пустая-пустая, — словно в ней были одни только ковыль и ветер. И имена придумывались все как одно глупые и совсем неподходящие.
— Дезире, — сообразила, наконец, я. — это из «Катафалка». Детектив про… ты же не станешь читать? В общем, про человека, который уснул, а все подумали, что он умер. А он не умер.
— И красавица разбудила его поцелуем? — усмехнулся Дезире.
А я почему-то смутилась.
Про поцелуи в детективе ничего не было.
xviii
Потом
