в другой наведешь порядок, да ремонт сделаешь, туда съеду.
— Вон пошла, — очень зло и как можно отчетливее произнесла я. Старуха даже захлебнулась от моего нахальства.
— Что! — выкрикнула она. Но голос ее превратился в какое-то сипение. Глаза на лоб полезли. Она стукнула палкой об пол, как будто напугать меня хотела, но тут же осеклась, обнаружив конец моего стека под своим дряблым подбородком.
— Я сказала, — прорычала я, тыча стеком в ее морщинистую черепашью вытянутую шею, и едва удерживая себя от того, чтоб в пару взмахов разукрасить ее мерзкую наглую рожу алыми полосами, — пошла вон, старая сука! И говнюка своего похотливого забирай к чертовой матери, пока я не велела вам руки и ноги переломать, и не выкинула в сарай к свиньям!
— Да как ты смеешь! — вскипел Грегори, который до сих пор стоял смирно и тихо.
Он сунулся мне под горячую руку, и я не без удовольствия обрушила свой стек на него.
В меня словно бес вселился; Грегори орал от боли, а я хлестала и хлестала, не особо-то заботясь о том, куда попаду.
Наверное, мне стоило б испугаться и собственной смелости, и того, что Грегори может ответить мне, скрутить руки и отнять хлыст. Но он оказался трусом; он предпочел уворачиваться из-под руки озверевшей Мари, а не драться с ней!
А вот старуха была не из робкого десятка.
Ловко тюкнула она меня своей палкой, и я закричала от боли.
От боли и гнева.
И следующий удар пришелся по ее руке, рассекая кожу до крови.
А еще я ловким пинком подшибла ее палку, и старуха, лишившись опоры, рухнула передо мной на колени. И мои гости, мои постояльцы тотчас навалились на эту парочку, крепко ухватили их за руки.
— Я сказала, — тяжело дыша и отходя от приступа ярости, вымолвила я, — оба пошли вон. Вас сюда не звали. Вам тут не рады. Ничего здесь вам не принадлежит и принадлежать не будет!
Мой голос гневно загрохотал среди напряженной тишины, и Грегори злобно рванулся из удерживающих его крепких рук.
— И замуж за тебя, насильника и извращенца, — звонко, чтоб слышали все, выкрикнула я, — я не пойду никогда! Иди, избивай и вымещай свою извращенную злобу на ком-нибудь другом!
— Кто насильник! — орал Грегори, которого толпа мужчин тащила к выходу. — Да ты сама!.. Ты ж согласна была!
— Избивать меня и согласия не давала, — мстительно выдохнула я.
И мои защитники с гневным гулом вышвырнули Грегори прямо в осеннюю слякоть.
Старуху они тоже вытолкали взашей, разве что швырять не стали. Просто наподдали сочного подсрачника, чтоб она бодрее перебежала через порог.
И старуху накрыло стеной серого холодного дождя.
Она обернулась, злобная и страшная в своей злобе.
Из-под раскисшей под дождем шляпы огнем сверкнули ее глаза.
— Ты заплатишь за это, стерва! — прошипела она, и я, не совсем соображая, что делаю, порылась в кармане, и кинула ей под ноги несколько мелких медных монет, вместе с презрительным плевком.
Посетители таверны захохотали, показывая на нее пальцами, а Грегори, позабыв обо всякой гордости, весьма ловко ползал в грязи вокруг своей мамаши на коленях, выбирая медяки из холодных луж.
— Ты заплатишь больше моего! — огрызнулась я, и рывком захлопнула дверь за ними. — А не отпраздновать ли нам это дельце хорошим красным вином? — выкрикнула я, обернувшись к поддержавшим меня людям. — Я угощаю! Первая кружка даром, остальные за плату!
Меня так и трясло от возбуждения и злости.
Гости мои приветствовали мое предложение радостным ревом, и Бибби по моему знаку помчалась в погреб, открыть новый бочонок с вином. А старая Ханна осторожно, незаметно подошла сзади и чуть склонилась к моему плечу.
— Как бы худа не было, госпожа, — прошептала она испуганно. — Как бы не было худа! Дурной глаз у нее, очень дурной. Она крепко запомнит это унижение!
Но что я могла сделать? Смиренно принять предложение Грегори? Подчиниться его мамаше и до конца своих дней им прислуживать? Терпеть тычки, упреки и побои?
Ну уж нет.
Верни все обратно, я не смогла бы поступить иначе.
Я сделала б все точно так же, и не пожалела.
Глава 7. Суд
Ханна оказалась права. Только в бедах, постигших меня, виноват вовсе не дурной глаз, а злое сердце и завистники.
Что могла б сделать одна мамаша Грегори? Да ничего.
Черной жабой ползала она под дождем из дома в дом, жаловаться, но никто ее не слушал. Из «Трюфелей» выгнали? Что ж, скандалистов нигде не любят. Тем более тех, кто начинает драться прямо с порога. Старухе с ее палкой нигде не посочувствовали.
А кое-где намекнули, чтоб она меньше махала руками. Не то переломают ей пальцы.
Но много местных красоток мне позавидовали.
Ну, как же! Молодая, красивая, свободная и с достатком. Грегори за мной начал волочиться, надо же! Да еще и выкарабкалась, выцарапалась из ямы, куда меня Грегори скинул. Да еще и с гонором, гордая такая!
Разумеется, мне надо было отомстить за мою свободу, за дерзость.
И доброхоты потянулись к дому Грегори, нашептывая в уши его стенающей и жалующейся мамаше всякие мерзости обо мне.
Таверна процветала, я закупала продукты и вино — а старуха точила на меня зуб, выбирая из потока лжи и сплетен то рациональное зерно, что помогло б меня утопить.
Для начала она разузнала, что я взяла в аренду проклятые земли у лендлорда. Не побоялась скверны, дурных слухов, смерти иноземца!
Потом по каким-то своим связям, знакомым, узнала имена тех забулдыг, что помогали копать картошку.
Их она приветила у себя в доме. И за бутылочкой доброго вина они рассказали ей, что очистили землю
