Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
но тем летним вечером она просто оказалась слишком доверчивой, и поэтому во лбу у меня появилась зияющая рана, голос охрип, волосы поседели до срока, а сама Ёсико была обречена жить в страхе и тревоге. В большинстве романов особое значение придавалось тому, простил ли муж «содеянное» женой, я же считал, что этот вопрос не стоит такого внимания. Как же везет мужу, сохранившему за собой право прощать или не прощать: считая, что простить жену он совершенно не в состоянии, он может, не устраивая скандалов, просто развестись с ней и жениться на другой, а если это ему не под силу, сказать «прощаю» и смириться, но так или иначе, дело может быть мирно улажено разными способами в соответствии с отношением мужа. Иными словами, хотя подобные случаи становятся страшным ударом для мужа, это именно «удар», а не бесконечная череда волн, которые обрушиваются на него вновь и вновь, и такое затруднение казалось мне устранимо посредством гнева мужа, пребывающего в своем праве. Однако в нашем случае муж никаким правом не обладал: когда я обдумывал произошедшее, у меня возникало ощущение, что в нем виноват я, и я не то что гневаться – даже слова не могу сказать, ведь мою жену изнасиловали из-за редкой добродетели, которой она обладала. Более того, этой редкой добродетелью, так долго ценимой мужем, была непорочная доверчивость.
Непорочная доверчивость – преступление?
Усомнившись даже в единственной добродетели, которая служила мне опорой, я растерялся, ничего уже не понимал и ни в чем не видел смысла, кроме как в выпивке. Лицо стало выглядеть явно испитым, я начал с самого утра наливаться сётю, зубы портились и вываливались, моя манга приобретала все больше сходства с непристойными картинками. Нет, скажу прямо: в то время я начал копировать эротические гравюры сюнга и торговать ими из-под полы. Деньги мне требовались, чтобы покупать сётю. При виде Ёсико, которая робко отводила от меня взгляд, я сознавал, что она понятия не имеет об осторожности и могла быть не только с тем лавочником, но и с Хорики. Или с кем-нибудь, кого я совсем не знаю. Одни сомнения рождали другие, развеять их, спросив напрямую, мне не хватало духу, и я, по обыкновению корчась в тревоге и страхе, напивался сётю, изредка предпринимал нерешительные попытки задать Ёсико наводящий вопрос, внутренне метался между надеждой и отчаянием, но внешне паясничал напропалую, потом подвергал Ёсико отвратительным, жестоким ласкам и погружался в сон, как в трясину.
Ближе к концу того года я, вернувшись пьяным домой однажды поздно ночью, захотел воды с сахаром, и поскольку Ёсико, похоже, спала, сам направился на кухню искать сахарницу, но когда нашел, снял крышку и заглянул внутрь, сахара там не оказалось – только плоская коробочка из черного картона. Рассеянно вынув ее, я увидел приклеенную этикетку и поразился. Больше половины этой этикетки отскребли ногтями, но надпись латинскими буквами уцелела и отчетливо читалась: «DIAL».
«Диал». В то время я вместо приема таблеток напивался сётю, но поскольку бессонницей маялся с давних пор, названия большинства снотворных средств были мне знакомы. «Диала» в этой коробочке содержалось определенно больше смертельной дозы. Упаковка была еще не вскрыта, но ее припрятали в явном намерении воспользоваться и даже на всякий случай отскребли этикетку. Бедняжке, не умеющей читать латиницу, показалось, что достаточно будет уничтожить половину этикетки с понятной ей надписью. (Твоей вины в этом нет.)
Стараясь не шуметь, я налил в стакан воды и не спеша вскрыл коробочку, потом высыпал в рот сразу все ее содержимое, спокойно запил водой из стакана, выключил свет и лег в постель.
Трое суток я лежал трупом. Врач, полагая, что я случайно ошибся с дозой, решил повременить с заявлением в полицию. Мне говорили, что первыми словами, которые я пробормотал, приходя в себя, были «вернусь домой». Я сам не понял, о каком доме говорил, но так или иначе, именно эти слова произнес, заливаясь слезами.
Постепенно туман перед глазами рассеялся, и я увидел, что у моей постели с крайне недовольным видом сидит Камбала.
– Вот и в прошлый раз тоже под конец года, когда от дел голова идет кругом, вечно к концу года норовит, если и дальше так пойдет, он сведет меня в могилу.
Его слушательницей оказалась хозяйка бара в Кёбаси.
– Госпожа! – позвал я.
– А?.. Ну что? Оклемался? – Улыбаясь, хозяйка бара уткнулась в мое лицо.
Я разразился слезами.
– Заберите меня от Ёсико.
Таких слов от себя я не ожидал.
Хозяйка бара выпрямилась и тихо вздохнула.
И я вдруг обмолвился – совершенно невообразимо, глупо и смешно:
– Мне бы туда, где нет женщин.
Камбала захохотал первым, следом захихикала хозяйка бара, а потом и я, зареванный и продолжающий лить слезы, криво улыбнулся.
– Вот так-то лучше, – продолжая безудержно хохотать, заявил Камбала. – И впрямь тебе бы туда, где нет женщин. А то, если женщины есть, все идет не так. А место, где нет женщин, – то, что надо.
Место, где нет женщин. Так или иначе, мой безумный бред спустя некоторое время осуществился самым ужасающим образом.
Ёсико, видимо, вбила себе в голову, что я выпил отраву, искупая грехи вместо нее, и держалась при мне еще более робко; что бы я ни говорил, не удавалось вытянуть из нее ни улыбки, ни слова, и пребывание дома так угнетало меня, что я, как прежде, начал уходить в поисках дешевой выпивки. Но после «диала» я заметно похудел, в конечностях появилась слабость, я часто ленился работать над мангой, и на деньги, которые Камбала оставил, навестив меня больного (Камбала назвал их «своим маленьким подарком», будто деньги были его собственные, но на самом деле их прислали мои старшие братья с родины. В отличие от тех времен, когда я сбежал из дома Камбалы, на этот раз мне удалось разглядеть напыщенность его игры напоказ, хоть и мельком, но я тоже притворился, что ничего не понял, и кротко поблагодарил его за деньги, однако не мог избавиться от странного чувства, словно и понимаю, и вместе с тем никак не могу понять, почему люди вроде Камбалы идут на такие изощренные уловки), – так вот, на эти деньги я один съездил на горячие источники в Минамиидзу, но неспешные поездки по онсэнам не в моей натуре; вспоминая Ёсико, я чувствовал себя бесконечно одиноко и смотрел из окна своей комнаты на горы в состоянии, далеком от умиротворения, не переодевался в ватное кимоно, не окунался в горячую воду, и если ненадолго выходил, то лишь затем, чтобы забежать
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
