и не было. Джоб сразу сделал капитальные распоряжения. Но даже если бы пособие и было – с чего бы Джобу его аннулировать?
– Просто я слышал, будто он уже давно на мели. Одна неудача потянула за собой другую, ну и пошло-поехало. Деньги стали утекать.
Фанни в недоумении посмотрела на него и переспросила:
– Утекать?
У нее даже зрачки расширились от изумления. Это от Джоба-то деньги утекают? От человека, к которому они раньше сами так и плыли?
– Мало ли что болтают. Разок-другой мелькнуло слово «Мексика». – Джордж смутился, видимо, усомнившись в надежности своего источника, сунул руки в карманы, как-то обмяк на диванчике (ведь Фанни теперь сидела от него поодаль) и скрестил свои длинные ноги. – Сама знаешь, людям бы только языками чесать. А я, едва услышал про неудачи Скеффингтона, сразу забеспокоился – вдруг они отразились на моей милой кузиночке?
– Они не отразились, Джордж. Ничего со мной не сделалось.
– Похоже, это все-таки неправда. Хотя есть сведения, будто Джоб вернулся в Англию – после стольких-то лет! В любом случае, душа моя, какое облегчение узнать, что ты благополучна! Джоб ведь не докучал тебе с тех пор, как ты от него избавилась? Честную игру вел, не так ли? А подумать, как он был влюблен, бедняга. Буквально молился на тебя – Господь свидетель!
И Джордж заулыбался, вероятно, вызвав перед мысленным взором давно забытое видение: Джоб, финансовый воротила с самой холодной в Европе головой, сраженный любовью к Фанни, сопровождает ее на всех светских приемах, глаз с нее не сводит, вспыхивает, если Фанни взбредет удостоить его небрежным взглядом, трепещет при ее приближении… Видение потонуло в трясине лет, и Джордж, выждав секунду, продолжил:
– Жаль, что ты его не простила. Какой он был миляга! Подумаешь, пара-тройка шагов налево – много ли они значат для мужчины в долгосрочной перспективе? Зато сейчас было бы кому о тебе заботиться.
Фанни рассердилась не на шутку.
– Благодарю покорно, – процедила она. – Я и сама о себе прекрасно позабочусь. И меня тошнит, в прямом смысле, – горячо добавила Фанни, – от слов «долгосрочная перспектива».
Пальцы ее стиснули сумочку, что лежала на коленях, глаза засверкали от гнева и отвращения. Чего только она не наслушалась за день, каких только гадостей – и до сих пор вынуждена их терпеть! Поезд между тем миновал станцию Илинг Бродвей и сбавил ход – до Паддингтона оставались считаные минуты. Что, спрашивается, мешало Джорджу на этот краткий период времени исключить Джоба из беседы? Он же словно швырнул его Фанни прямо в мысли, прямо в сознание – в то время как она отчаянно надеялась, вернувшись домой, не застать там бывшего мужа. Целый день она гнала его образ, убеждала себя: если не думать о Джобе, он не потревожит ее дома. И вот Джордж – не кто-то другой, а ее кузен Джордж (шокированный свадьбой с Джобом не меньше бедного малыша Триппи), – буквально выдвигает Джоба на первый план, называет милягой, достойным прощения.
– Душа моя… – начал было Джордж, удивленный такой вспышкой Фанни, и ладонью примирительно накрыл обе ее руки.
Однако Фанни слишком рассердилась, чтобы пойти на мировую.
– Ты такой же, как этот Байлз; между вами ни единого отличия, – выпалила она, сбросила Джорджеву ладонь и, поскольку поезд уже подошел к перрону, а Джорджу еще предстояло подтянуть и расплести свои ноги и взять под мышку свои бумаги, Фанни махнула проводнику, чтобы открыл дверь, и была такова. Она выпорхнула из вагона, мигом затерялась в толпе и пошла, лавируя в массе новых пассажиров. Шаг ее был быстр и легок – так движутся те, чья плоть почти эфемерна, а решимость непоколебима.
– Ну и дела, – бормотал Джордж, без суеты собирая свои бумаги.
* * *
В такси Фанни сидела с высоко поднятой головой, глаза ее сверкали – совсем как утром, после визита к сэру Стилтону. Пусть только кто-нибудь еще упрекнет ее в том, что она не пожелала простить Джоба, и пусть только сам Джоб рискнет устроить еще хоть один розыгрыш из своего привиденческого арсенала! Где он вел дела? В Мексике? Вот в Мексике бы и оставался – так нет же, ему надо на Чарлз-стрит, преследовать Фанни. Если только он поджидает ее дома, она немедленно переберется в отель.
Так все и вышло. Джоб маячил на заднем плане – позади посыльного, который открыл для Фанни дверь, позади дворецкого, который осуществлял контроль над открыванием двери, позади нелепой фигуры мисс Картрайт, что поспешила выйти навстречу Фанни из ее же гостиной.
– О! – выдохнула Фанни и застыла щурясь, как человек, что из темноты шагнул на яркий свет. – О! – повторила она, вперив взор в пространство за спинами посыльного, дворецкого и мисс Картрайт. – Ладно же, – сказала Фанни, как бы размышляя вслух. – С меня довольно. Я отправляюсь в «Кларидж». Мисс Картрайт, будьте любезны, передайте Мэнби, чтобы привезла туда мои вещи.
Таксист, доставивший Фанни на Чарлз-стрит, едва успел спрятать деньги в карман, как его клиентка появилась снова – и он снова повез ее.
А в холле переглядывались посыльный, дворецкий и мисс Картрайт. Обыкновенно мисс Картрайт не смотрела ни на дворецких, ни на посыльных – но в данном случае простое человеческое недоумение сгладило социальные различия.
«Ладно же» и «с меня довольно» – к чему это было сказано? К кому обращалась миледи? Никто из них троих понятия не имел.
– Странно, – протянула мисс Картрайт.
Дворецкий покачал головой.
– Специфично, я бы сказал, – выдал посыльный, думая выслужиться перед дворецким.
Час спустя Мэнби вплыла, навьюченная изысканными личными вещами миледи, без коих ту невозможно было бы подготовить ко сну и одеть поутру, в отель «Кларидж», и обнаружила Фанни крепко спящей поперек кровати – причем она была полностью одета, лишь черная шляпка лежала поодаль.
Глава 4
Суффолкское поместье Упсвич, куда лорд Кондерлей удалился от дел вместе со сравнительно молодой женой и совсем еще маленькими детьми, всю следующую неделю испытывало благодать февральской погоды того сорта, когда солнце вызывает к жизни первые крокусы. Несколько морозных дней, алый шар, ежевечерне уходящий за холмы с западной стороны, а потом ветер вдруг подул с юга, и проклюнулись крокусы, и жаворонки взмыли в небесную синь.
Упсвич располагался неподалеку от Ипсвича, что порой вызывало путаницу. При всем при том Упсвич совершенно не походил на Ипсвич, будучи не городом, а красивым старинным особняком посреди обширного старинного парка. Когда его величество, жалуя лорда Кондерлея званием пэра, изволил сказать, что лорд Кондерлей волен выбрать себе
