сковало его.
Ну хорошо, а все-таки она пришла с ним повидаться. Обретя немного уверенности, он стал лихорадочно искать слов, которые выразили бы, как он ценит благоволение небес, но тут она сказала:
– Джонни, пойдем к этому рву.
Сердце его запело, как утренняя звезда[22]. Ему бы это в голову не пришло, но теперь он увидел, как прекрасен такой замысел. Он попытался выразить свою мысль и опять не нашел слов.
– Что-то ты не рад, – сказала она. – Наверное, думаешь, мне пора спать.
– Нет.
– Или сам хочешь спать.
– Нет.
– Тогда пойдем.
И они молча пошли ко рву по тисовой аллее. Тихая прелесть ночи окутала их, как мантия. В аллее было так темно, что даже Пэт не мерцала.
– Джонни!
– Да?
Что-то мягкое и благоуханное ткнулось в него, и он обнаружил, что держит ее в объятиях. Конечно, он тут же ее отпустил, а она нервно засмеялась.
– Прости, – сказала Пэт. – Споткнулась обо что-то.
Джон не ответил, да и не мог бы. Во внезапном озарении он понял, почему так неловок. Дело в том, что ему очень хочется обнять и поцеловать ее. Он резко остановился.
– Что случилось?
– Ничего, – отвечал Джон.
Мирская мудрость, бледная дева с поджатыми губами и кротким угрожающим взором, зашептала ему на ухо: «А стоит ли?» Пещерный человек, проснувшийся в нем, нырнул обратно, в темную древность. «Конечно, не стоит», – подумал современный Джон. В конце концов, тогда, в Лондоне, она ему ясно показала, что может предложить только дружбу. Так что же, разбивать это хрупкое сокровище ради прихотей какого-то предка, которому бы не грех и устыдиться? Слава Богу, пронесло!
Ведь читал же он, как девушки восклицают: «Ах, ты все испортил!» Нет, портить нельзя. Дойдя решительным шагом до воротец, за которыми была лесенка, он браво их распахнул и предупредил:
– Осторожно!
– А что? – суховато спросила Пэт.
– Да вот, ступеньки.
– О! – откликнулась Пэт.
3
Он следовал за ней, думая о том, что лучшая в жизни ночь пошла как-то не так. Девушки – странные созданья, тонкие, что ли. То одно настроение, то другое. Пэт молчала, когда он выволакивал лодку; молчала и позже, когда та заскользила по воде, унося их в звездный прохладный мир, где царит тишина и темные деревья четко очерчены на фоне неба, словно вырезанные из картона.
– Тебе удобно? – наконец осведомился Джон.
– Спасибо, вполне.
Тут настроение снова сменилось, голос ее стал мягче.
– Как хорошо! – сказала Пэт, устраиваясь на подушках. – Помнишь, когда-то у вас была только плоскодонка?
– Хорошее было время! – вздохнул Джон.
– Да, – согласилась Пэт.
Очарование летней ночи снова оборвало беседу. Стояла тишина, если не считать шелеста крохотных волн и плеска весел. Вдруг над лодкой пронеслась летучая мышь, а у островка, пристанища птиц, что-то шумно подпрыгнуло.
– Щука? – предположила Пэт.
– Очень может быть.
Пэт выпрямилась, а потом наклонилась вперед.
– Отец был бы рад, – сказала она. – Он спит и видит, как бы половить тут щук. Джонни, хоть бы кто прикончил эту дурацкую ссору! Отец упираться не будет, если твой дядя что-нибудь сделает. В конце концов, он очень плохо поступил. Мог бы попросить прощения.
Джон ответил не сразу, думая о том, что каяться дядя не любит. Упрям – это еще мягко сказано. Свиньи склонялись перед ним, а мулы с большой пользой могли бы у него поучиться.
– Понимаешь, – выговорил Джон, – он такой человек…
– Тебя-то он выслушает!
– Как знать…
– Ты попробуй. Пойди и скажи, что отец ждет первого шага. Господи, это же истинный пустяк! Он его чуть не убил.
– Попробую…
– Джонни, я тебя прошу! Мне очень трудно. Отец увидел, что я стою с Хьюго, и страшно разорался. Знал бы он, что я тут с тобой! Он запретил мне разговаривать со всеми вами, даже с Эмили, хотя с ней я и сама бы… В общем, ни с ослом, ни с волом[23]. Проклял всех до единого, даже мышей на кухне. Я всегда была здесь как дома, а уж ты мне…
Джон застыл, держа весло над водой.
– …просто как брат.
Весло шумно опустилось куда следует.
– Наверное, – продолжала Пэт, – нынешние девушки чихали бы на отцов, а я не могу. Дело не в том, что он рассердится. Ему будет больно. Вот я и пришла тайком, хотя очень не люблю врать. Поговори ты со старым боровом! Нежно так, по-матерински.
– Пэт, – сказал Джон, – я не знаю, как это сделать, но непременно сделаю.
– Молодец! Смешной ты, честное слово. Вроде – размазня размазней, а вдруг…
– Размазня? – переспросил Джон – Это в каком смысле?
– А ты сам не знаешь?
– Размазня!
– Ну, такая каша.
Звезды бодро сверкали, и все же было темно, лица ее он не видел, однако предполагал, что на нем, то есть на лице, играет насмешливая улыбка. Обычно это сражало его, но сейчас ввергло в неописуемую ярость. Лодка угрожающе накренилась.
– Какой ты прыткий! – сказала Пэт.
– Да? Я же каша.
Пэт хихикнула:
– Ты обиделся, Джонни? Прости, пожалуйста. Ты не каша. Ты просто… ну, благоразумный. Или мудрый, что ли…
Опять эта мудрость! Проплыла ондатра, оставив на воде подобный вееру след. Звезды мерцали и подмигивали. На островке вспорхнула птица. Мудрость! Может быть, Пэт имеет в виду… или намекает…
Нет, конечно! С чего он взял? Там, в аллее, он действовал точно так, как надо. Послушайся он брутального предка в какой-нибудь медвежьей шкуре, ему бы не было прощения. Да-да, «Как ты все испортил!», именно так. Быть может, в свое время предок вполне преуспевал, но не в наши же дни!
Думая все это, Джон рьяно работал веслом и вызвал еще один упрек.
– Куда ты несешься? Хочешь поскорей от меня избавиться?
– Нет, – ответил он.
– А вообще-то пора спать. Знаешь что, высади меня у моста. Я не слишком много прошу? Ты ведь утомился…
Джон проехал в тот день двести миль, но совсем не устал. Плыть он мог сколько угодно.
– Хорошо, – отвечал он.
– Спасибо, – сказала она. – Только помедленней, если можно. Все-таки на воде так приятно… Далеко еще до Уголка Призраков?
– Вон он.
– Ну, не пугайся.
Ров, окружавший усадьбу, прорыл первый Кармоди в ту пору, когда домовладельцы создавали препятствия для посетителей. С умягчением нравов цель его была забыта, и позднейшие хозяева расширяли ров, украшали, уснащали островками, по возможности приближая к живописному озеру. Для вящего сходства посадили несколько мрачных тисов, между которыми, однако, протекал узкий поток воды. Тот, кто не пугался зловещей кущи, вскоре выходил на простор и, миновав мост, оказывался
