друзья. А еще он очень сильно мне помог…
— Ну… Заходите, — пригласил полковник, кода они с Хитокири вышли из бани — чистые, отдохнувшие и лёгкие, как пёрышки. — Перекусим, чем Бог послал.
Устроившись в своём кресле во главе стола, старик широко перекрестился, прошептал молитву, и только затем взялся за вилку и нож.
Орудовал он ими, впрочем, как настоящий аристократ. Аккуратно, не без изящества, с лёгким оттенком иронии.
Но прежде, чем приступить к еде, Мирон всё же решил уточнить.
— Вы уверены, что у вас не будет из-за меня неприятностей?
Из глиняного чайника, в котором, как он думал, был чай, старик плеснул самогону — похожего на тот, которым угощал Мирона профессор.
— Мои неприятности — не твоя забота, — беззлобно заметил полковник. — Так что ешь, пей, спи — никто тебя здесь не тронет.
— Не тронет, или не найдёт?
— Мы скрывать ничего не намерены, — пожал плечами хозяин дома. — Так что кому надо — уже знают. Но это не имеет значения, поверь.
Блины с паюсной икрой, судок со сметаной, рядом — маринованные кальмары в соевом соусе; дальше — вареники, пирожки с картошкой и капустой, кусочки жареной курицы в остром и пряном имбирном соусе… Из напитков, на выбор: квас, зеленый чай, самогон и какая-то фиолетовая настойка, в которой плавал осьминог.
— Мои противники хорошо вооружены, — сделал еще одну попытку Мирон. — Жалко будет, если они разнесут всю эту… — он повёл глазами вокруг — Благодать.
— Сюда они не сунутся, — отмахнулся полковник. — Даже если я украду самого императора, япошки будут вежливо ждать, пока он не выйдет к ним самостоятельно.
— Тем не менее, спасибо, что приютили. Мне давно не было так хорошо и спокойно.
— Всегда пожалуйста, — прищурился старик. — Вот только, кто кого должен благодарить — ещё вопрос.
— В смысле? — взяв блин с икрой, Мирон отправил его в рот. И закрыв глаза, замычал. Такое удовольствие от еды ему приходилось испытывать очень, очень редко.
— Ты и твой брат совершили технологическую революцию, — тихо сказал полковник. — Вдвоём. Просто перевернули мир с головы на ноги. И ты еще за что-то благодаришь меня?
Мирон перестал жевать. То, как старик говорил… Тон его голоса изменился, в нём пропали «блатные» аккорды, зато прибавилось интеллигентной четкости и ясности. Так говорил отец…
— Ну сам подумай, Мирон, — продолжил он. — Первый человек, перешедший в квантовое состояние. Это большой шаг для человечества. Сравнимый с тем, который совершил Юрий Гагарин.
Поспешно проглотив всё, что было во рту, Мирон хлебнул крепкого душистого квасу, и сделал глубокий вдох.
— Знаете, у меня еще не было возможности об этом подумать, — сказал он. — Я всё время от кого-то бежал, в кого-то стрелял и от кого-то защищался. Я просто не могу… — в горле застрял комок.
Скомкав вышитую петухами салфетку, он поднялся и вышел из-за стола. Извинился. Толкнул дверь на улицу.
Хотелось глотнуть свежего воздуху. Побыть немножко, хоть несколько минут, в одиночестве. Подумать о Платоне.
Его накрыло. Впервые с тех пор, как он узнал, что Платон сделал, он осознал, что остался один. Брата-близнеца, незримо присутствующего в его жизни с самого первого дня, больше нет рядом. Никогда он не посмотрит в его спокойные, всезнающие глаза, никогда не увидит этой кривоватой снисходительной ухмылочки… Остался только голос. Бесплотный голос в голове, который говорит точно так же, как Платон, но вовсе им не является.
— Всё проходит, — услышал он за спиной тихий голос. — И это тоже пройдёт, господин Орровски. Не спешите оплакивать брата. Возможно, он ещё вернётся.
Мирон стоял на веранде, прислонившись к столбу, поддерживающему крышу. Неподалёку, в просторной будке, дрых цепной кобель Шарик, под двору степенно и важно бродили куры… Над головой сияло солнце.
А в кресле-качалке, задумчиво покусывая кончик сигареты, сидел Усикава.
Глава 10
2.10
Нарушить правила
— Как вы сюда попали? — спросил Мирон.
А себя поймал на мысли, что не очень-то и удивлён. Он всё время ждал чего-то подобного. Понимал, что просто так в покое его не оставят.
— Я маленький человек, господин Орровски, — вздохнул всем своим грузным телом Усикава. — Незаметный. Могу ходить там-сям, и никто меня не видит. Даже собственные жена и дети предпочитают не замечать. Кто-то счёл бы такое отношение к себе обидным, оскорбительным. Но только не я. Я превратил его в оружие. Так сказать, в инструмент ремесла.
— Я знаю, кто вы такой, — кивнул Мирон. — Ищейка. За деньги копаетесь в грязном белье.
— То, как вы это сказали… — поджал губы Усикава. — Я мог бы и обидеться. Если б не был начисто лишен этого чувства. Защитный рефлекс, можно сказать. Как хотите, так и называйте, от меня не убудет. Впрочем, сам я предпочитаю зваться сыщиком. Это, так сказать, больше соответствует профессии.
Он со вкусом посасывал сигарету, выпускал дым, кресло под его весом покачивалось и негромко поскрипывало. Клубы дыма вылетали с веранды, стелились над землей, в прохладном вечернем воздухе они казались прядями белого тумана.
— Чего вы хотите? — спросил Мирон, подспудно ожидая еще одной пространной тирады.
— Я хочу, чтобы всё устроилось в лучшем виде. И это случится лишь в том случае, если я хорошо выполню свою работу, — Усикава замолчал. Вытащил изо рта окурок, придирчиво осмотрел тлеющий кончик, затем потушил его о подошву башмака — для этого ему пришлось, кряхтя и багровея от натуги, наклониться и неловко приподнять слоноподобную ногу, — и положил окурок в карман плаща.
Усикава вёл себя так, будто и не он появился незваным на чужой веранде. Пыхтел, почёсывался, вытирал грязным платком нос в синих прожилках, чмокал и то и дело пересчитывал оставшиеся в пачке сигареты. Он никуда не торопился.
— Так в чём заключается ваша работа? — не выдержал Мирон.
— Я должен вас предупредить, господин Орровски, — с готовностью, будто только этого и ждал, ответил детектив.
— О чём? — Мирону уже надоела эта игра. Он замёрз. По голым ступням в домашних тапках тянуло сквозняком.
— С вами хочет встретиться один человек. Большой человек. Куромаку. Он хочет предложить вам…
— Помниться, вы говорили, что Карамазов с таким человеком, как вы, и срать-то на одном гектаре не сядет, — перебил Мирон.
Тут же пожалел, что не смог воздержаться от грубости, но этот нелепый квадратный человек действительно вызывал желание вести себя грубо. Пробуждал инстинктивную потребность оказаться от него как можно дальше…
— Времена меняются, — пожал прямыми, как по линейке плечами, Усикава. — И мы меняемся вместе с ними. Вчера я был незаметным муравьём, которого ойябун Карамазов-сан мог раздавить походя, даже не заметив, но сегодня… Сегодня Усикава незаменим. Потому что может то, что больше ни у кого не получается. Уникальный талант. Такой же, как у вас, господин Орровски.
— И какой у меня талант?
— Со временем, господин Орровски, вы сами поймёте. Надеюсь, еще не будет слишком поздно…
— Так о чём вы хотели меня предупредить?
— Ах да, совсем запамятовал… — притворно смутился Усикава. Начал было тереть лоб, затем почесал лысину, начал рыться во внутреннем кармане плаща…
Мирон медленно сатанел. В любой момент на веранду могли выйти Хитокири или жена старца Сергея, на редкость красивая тётка по имени Пелагея. Мог выехать и сам полковник — его кресло передвигалось совершенно бесшумно…
— Не выходите перед рассветом на улицу, господин Орровски.
— Почему?
— Не важно. Просто оставайтесь дома, где вас могут защитить друзья. Это всё, о чём я прошу.
— Но…
— Больше я сказать не могу, — поднял руки Усикава. Кожа на больших плоских ладонях была сплошь в порезах и ссадинах, будто он недавно продирался через колючий кустарник или бурьян. — Просто останьтесь дома и ни о чём не беспокойтесь.
Тяжелая дверь, что вела в дом, наконец-то начала открываться. Мирон обернулся посмотреть, кто там — за ним пришел Хитокири — а когда повернулся назад, кресло было пустым. Оно тихонько покачивалось, а в воздухе висел запах пота и дешевого табака.
— Очень непростой человек этот Усикава… — задумчиво произнёс полковник, набивая трубку.
На столе, кроме кваса, чёрного хлеба и графинчика с самогоном, ничего не осталось.
В комнате было тихо. Вязаные половики на полу, ходики на беленой стенке, толстый полосатый кот, спящий на печке… В углу, за вышитой занавеской — икона. Там же горела тонкая
