После того, как Артур вывалил информацию, найденную на биопроцессорах, меня несколько дней продержали в камере. И выпустили оттуда лишь для того, чтобы отвезти на судебное заседание. Только там мне довелось увидеть отца — процесс был общий.
Он старался держаться, но также как и я понимал — мы в дерьме. Все его связи, все знакомства, все деньги, которыми располагала наша семья — ничего из этого не помогло. Деньги на счетах заморозили, производство приостановили, а связи…
Современный мир таков — если ты не успел, значит — опоздал. Быть может, если бы нас предупредили о том, что кто-то копает под семью, отец и успел бы обезопаситься. Но запущенный маховик уничтожения мы заметили лишь после того, как стали его жертвами. И теперь никто, включая самых старых друзей семьи, не собирался нам помогать. Да и какая им в этом была бы выгода? Железобетонные улики не оставили от нас и нашего адвоката камня на камне. А те немногие оставшиеся, кто верил в нашу невиновность, не имели нужной власти чтобы хотя бы затормозить дело — слишком низким социальным статусом они обладали…
Самыми «убойными» из доказательств являлись показания свидетелей. Их, как выяснилось, было трое.
Первый — тот самый «выживший» после нападения на конвой. Молодой рядовой «Оборонэкса», только-только закончивший академию, и сопровождение контейнеров «Нео-протезиса» было его первым заданием.
Парня прикатили в зал суда на инвалидной коляске. После нападения он несколько дней пролежал в коме. Довольно серьёзные травмы не позволяли ему ходить — по крайней мере, пока. Да и с головой, судя по внешнему виду, у паренька не всё было в порядке — он заикался, дергал веком и обрывал фразы на полуслове. Если бы я не знал о своей невиновности и не видел подобное раньше — мог бы поверить в этот спектакль, но…
Поведение рядового очень сильно напоминало последствия исправления воспоминаний. Такие процедуры официально не были разрешены в Евразийском союзе. Их считали слишком опасными. И занимались подобным только на чёрном рынке. Разумеется, никаких гарантий, что мозг человека станет работать как прежде, никто не давал. И это, к сожалению, позволяло ему пройти проверку на детекторе лжи, которую провели перед началом судебного заседания. Парнишка просто-напросто сам верил в то, что говорил.
Выдав жуткую историю о том, как я с двумя неизвестными напал на транспорт, перевозивший контейнеры «Нео-протезиса», парень ещё раз опознал меня. К этому моменту ни у кого среди тех, кто находился в зале суда, уже не было уверенности в нашей невиновности. Ни у кого — кроме Кристины и Лены. Я видел это в их глазах. К сожалению, никто другой, кажется, нам не верил. Даже Петя и Саша, сидевшие на задних рядах.
Эти двое старались не смотреть в мою сторону. Лишь пару раз мне удалось перехватить взгляд Годунова, который я не смог понять. Однако то, что друг старательно отводил глаза и выглядел куда бледнее обычного, в какой-то момент меня насторожило. Неужели он так быстро поверил, что я виновен? Петя прекрасно знал, как я отношусь к незаконным сделкам и разного рода преступлениям, и уж кто-кто, но он должен был понимать — к случившемуся мы с отцом не имеем никакого отношения!
Между тем, к рассказу рядового приложили и другие вещественные доказательства — якобы найденную неподалёку от места налёта на конвой пушку с моими отпечатками. Ту самую, которая фигурировала в «липовых» воспоминаниях. После этого молодого бойца «Оборонэкса» поблагодарили и удалили из зала суда.
После короткого перерыва привели второго свидетеля.
Им оказался один из сотрудников «Нео-протезиса», работающий на том самом складе, откуда увели контейнеры. С ним разговор получился и вовсе коротким — полноватый молодой человек сразу признался в том, что под действием угроз согласился дать нескольким «неизвестным» доступ на своё рабочее место. Пользуясь его служебным доступом, эти неизвестные якобы умудрились вывезти груз.
К счастью (для следствия, конечно же, не для нас), цифровой след одного из преступников привёл силовиков к отцу. У меня уже не было сил удивляться череде сопадений, но столь явный бред, как личное участие владельца двух заводов в банальном ограблении, не смутил ни одного представителя министерства внутренних дел. Что не удивительно — из приведённых доказательств и записей нейрочипа отца следовало, что нанятые люди не раз обсуждали с ним план ограбления. Разумеется, никто этих людей и в глаза не видел.
Третьим вошедшим в зал человеком оказался не кто иной, как мой сослуживец Сакс. Ублюдок не стеснялся смотреть мне прямо в глаза — в них отражалось настолько явное равнодушие к судьбе бывшего товарища, что становилось не по себе. Но будь у меня в тот момент, когда он давал показания, возможность свернуть этому козлу шею — я бы обязательно ей воспользовался.
Как бы там ни было, эта сволочь заявила, что я предложил ему реализовать план по похищению контейнеров корпорации ещё в Афинах. В доказательство своих слов он также предложил воспоминания со своего нейрочипа, которые тут же запустили на голо-проекторе. И именно в этот момент я окончательно понял, что нам с отцом не на что рассчитывать.
Очевидно, что с Саксом поработали чуть плотнее, чем с еле живым рядовым «Оборонэкса» и складским клерком. По моему бывшему сослуживцу совсем не было заметно, что кто-то копался в его мозгах и подделывал запись на нейрочипе. Его речь получилась довольно… Проникновенной. Не будь я тем, кого он обличал — можно было бы поаплодировать актёрскому таланту штурмовика. Но в данный момент я бы предпочёл проломить этому уроду голову чем-нибудь тяжёлым.
Глядя на весь этот фарс (являющийся для других чистой правдой), одновременно хотелось биться головой об стену и смеяться. Кто-то действительно очень сильно постарался, чтобы разрушить наши с отцом жизни и засадить нас за решётку. Вот только кто?
Мне на суде никто не давал слова до самого последнего момента, так что времени «на подумать» было достаточно. Но, честно говоря, ни к каким выводам я не пришёл. Знал, что отец ведёт свои дела «чисто», и врагов, как таковых, у него не было. Про меня и вовсе говорить не стоило — слишком мелкая пешка, чтобы прилагать столько усилий. Если бы я и перешёл кому-то дорогу — проще было бы просто пристрелить меня и обставить всё как обычное ограбление. Кажется, я уже упоминал, что именно так и действуют корпорации?
В конце судебного заседания нам с отцом предоставили возможность высказаться в свою защиту (или в оправдание, на что, в общем-то, и был расчёт прокуратуры). Конечно, мы не стали признавать вину и заявили, что все улики сфабрикованы, а воспоминания с нейрочипов — подправлены. Но это абсолютно ни на что не повлияло. Для всех, кроме нас с отцом и Кристины с Леной было очевидно — семья Соколовых организовала похищение экспериментальных имплантов со склада «Нео-протезиса».
Нас признали виновными. Отца отправляли куда-то на север, а меня приговорили к двадцати годам заключения в тюрьме строгого режима, где-то в сибирской тайге, на востоке. В довесок — назначили дополнительное наказание, которое, как по мне, было гораздо страшнее основного.
