обратили внимание на бесхозное дитя. Сашу отвели в милицию. Но пока там выясняли, что да как, ребёнок сделал ноги. Дом был почти рядом. Только у двери сообразила: мама с папой на работе! Постучала, вздохнула и… двинулась обратно в садик.
Тем временем зажглись огни автомобилей. Будто по их сигналу в улицы проникла темнота. Сашу окружил другой город. Здания превратились в силуэты. На сугробы легли цветные пятна реклам. В садике уже все разошлись, горело только окно заведующей. Знакомая «Волга» 2410 стояла у крыльца. Из приоткрытой двери кабинета Саша услышала голос папы. И сразу увидела его — в серо-голубой шинели с красными погонами. Заведующая, Лидия Сергеевна, шмыгала в платок. Незнакомец в пальто говорил по телефону. Он первым заметил Сашу. «Отбой, майор. Кажется, нашлась».
Дома Сашу не ругали. Есть люди, особенно женского пола, на которых трудно сердиться. Их, напротив, хочется утешить. Даже если они крепко накосячили. Извиниться, как ни странно, тянет перед ними. И возраст здесь ни при чём.
— Я знаю, тебе надоело в садике, — успокаивала мама, — потерпи ещё годик, это совсем недолго. Пойдёшь в школу, и всё будет хорошо.
Мамины слова казались дочери наивными. Во-первых, год — это очень долго. А во-вторых, чего там хорошего, в школе-то?
— Больше так не делай, Александра, — говорил папа, — обиделась на кого-то, а расстраиваешь нас. У меня на работе беспокоились… важные люди. Которых, знаешь ли, не стоит беспокоить.
Да, Саша знала — работа у папы особенная. Там хранятся большие секреты и командуют важные люди. Атмосфера многозначительных намёков окружала её с пелёнок. Посёлок, где она родилась, назывался комбинацией из букв и цифр. На улице всегда было холодно, мало солнца. И ракеты исчезали в чёрном небе, сверкая, как бенгальские огни.
Затем они переехали в Сирию. После — в Германию. В Сирии ей запомнилась одна ночь. Праздник в саду, ароматы вечерних цветов, духов и кухни. Медленные бабочки величиною с птиц. Её поставили на стол и фотографировали. И ещё — многие хотели потрогать её русую голову. Потом фотограф взял Сашу за руку и кланялся. Саше казалось, что она фея или принцесса. Или одна из этих бабочек. Чувство сохранилось в ней и включалось, будто аварийный источник света, много лет. О Германии воспоминаний не осталось.
Дальше — город Ярославль, папе дали новую работу. Называлась она «институт». Сашу отдали в детсад, где вышла та история с побегом. Наутро в группу явилась заведующая. Детей рассадили по стульчикам, что-то говорили. Прозвучала её фамилия. — «А теперь послушаем, как Саша Нестерова извинится за вчерашнее». — «Не буду, — Саша кивнула на воспитательницу, — или пусть она тоже извиняется». Через неделю воспитательница исчезла.
В школе Саша училась на четвёрки, плюс-минус балл. Но по математике всегда было «отлично». Решения уравнений и задач как будто сами получались верными. Поначалу она даже удивлялась, что у многих выходит иначе. Саша могла бы стать круглой отличницей. Но зачем? Ботаники есть в любом классе. Бимбы, мажоры и клоуны — тоже. Хулиганов вообще как грязи. А председатель совета дружины — один. Она стала председателем, затем комсоргом школы.
И когда в актовом зале объявляли: бла-бла-бла… предоставляется Александре Нестеровой, она — стремительная, лёгкая — взлетала на трибуну. Стрижка пикси-боб — порезаться можно, фартук с кружевами — ослепнуть. «Школьной форма» сшита на заказ в спецателье. Ах, приятный, головокружительный момент. Саша окидывала аудиторию дерзким взглядом. Сейчас все они — отличники, красавцы, фавориты и лузеры, мелкие дельцы, начинающие шлюхи и бандиты — все! — будут слушать заготовленную ею чепуху. Она была вне групп и категорий. Исключительная Александра Нестерова. Вот так.
Школьных активистов часто презирают, иногда не замечают, временами бьют. Саша была популярна. Она играла слишком хорошо. В образе элегантного комсорга чувствовался смутный подвох. Даже педагоги ощущали стилизацию на грани фарса. Саша особо не маскировалась. Усмехалась анекдотам про вождей на батарейках или чучело в машине. Могла и сама пошутить о здоровье, например, товарища Черненко. Который в шесть утра справляет малую нужду, в восемь — большую, а в десять — просыпается и встаёт с кровати.
Списать алгебру? Да на здоровье. Решить чужой вариант контрольной после своего? Легко. Но могла и отказать для профилактики. Чтобы не слишком привыкали. Не забывали чтобы два волшебных слова. Случалось, и одёжку модную давала поносить, но это уже близкому кругу, фрейлинам.
Импортные шмотки привозил отец из военных лагерей. Саша ездила с ним пару раз. Лето, нахальные взгляды курсантов, уроки стрельбы… Магазин для высших офицеров. Невзрачный, без витрины, а зайдёшь — пещера Монте-Кристо. Икра, пепси-кола, сервелат… Джинсы Levi’s и Montana, батники Wrangler, кроссовки Adidas. Одуряющий запах мягкой кожи. Австрийские сапоги, курточки от Sergio Tacchini! Японская техника… И всё это на полках, за смешные деньги. Саша никогда от «фирмы» в обморок не падала. Но в этом магазине хотелось жить. Как минимум унести большую часть его с собой. «Выбери что-нибудь одно, — сказал папа, — нам лишняя рисовка и вопросы ни к чему. Ну, ты понимаешь…»
Саша выбрала двухкассетник Sharp. Понимала, не тупая: у отца вторая степень допуска. Поэтому и в школу — на автобусе, хотя дома есть машина.
— А что такое «вторая степень допуска»? — спросила она как-то.
— А, это… — папа усмехнулся, — это, как говорится, он слишком много знал. Раньше за границу нельзя было десять лет. А теперь — пожизненно.
— Почему?
— Потому что моя голова стоит очень дорого. И если меня там, допустим, похитят…
— Павел, что ты несёшь?! — возмутилась мама. — При ребёнке!
— Она взрослая, болтать не станет. Правда, Сашк?
— Болтать о чём?
— Вот. Нас и здесь неплохо кормят.
В девятом из пяти классов сделали два. Саша очутилась за партой с малознакомым балбесом Толиком Иньковым. Она не возражала, ей стало любопытно. Например, зачем Толик вообще остался в школе? Понять это так и не удалось. Сосед, впрочем, оказался небездарным человеком. Целыми уроками рисовал шаржи на классиков марксизма и словесности. Однажды, пользуясь сине-зелёной авторучкой, изобразил с натуры три рубля. Купюра вышла — хоть в магазин иди, только на обратной стороне чистая бумага. «Это тебе, — чуть напрягшись, сказал Толик, — типа сувенир. Хочешь на байке покататься? У меня „Ява“ шесть-три-восемь, если что».
«Ява» Саше понравилась. А
