ей самые темные части себя, надеясь, что она покажет мне самые темные части себя. Несмотря на то, что они прошли через одну и ту же боль, один и тот же ад, они были совершенно разными. И было больно осознавать, что две души, предназначенные для вечности, теперь разделены милями и милями. Это было хуже, чем побои, хуже, чем нежелательные прикосновения посреди ночи, хуже, чем наблюдать за ней издалека, ожидая, когда пройдут часы, и мы сможем быть вместе.
Она сидела там, в углу дивана. Ее ноги были подогнуты под себя, платье развевалось над коленями, а затем драпировалось на гладком коричневом кожаном сиденье. Она выглядела как королева — прекрасная, призрачная, сломленная королева. Когда она наконец заговорила, ее голос был осторожным, но не защитным.
— После того, как Уинстон узнал, что я беременна, он сказал, что не может ко мне прикасаться. Он сказал, что ты как будто все еще там, дразнишь его. Поэтому он отправил меня рожать, а после этого отправил меня… туда.
Я должен был почувствовать облегчение. Он не трогал ее. Но при мысли о том, через что ей пришлось пройти в том месте, у меня в нутрии все перевернулось.
— Это был наш секрет. Никто никогда не видел моего лица. Я была просто половиной тела, обнаженной по пояс с одной стороны деревянной стены, — чертова дыра славы. Это объясняло, почему я никогда не знал, что ее использовали. Никто не знал.
Она смотрела мимо меня, через мое плечо, словно наблюдая, как ее демоны танцуют перед ней. Я знал этот взгляд. Я только что сделал то же самое.
— Три года я позволяла им использовать меня, насиловать меня… ломать меня. И однажды я нашла выход. Я спросила Уинстона, что если я найду замену, то он отпустит меня, — она сделала паузу, сохраняя осторожное выражение лица. — Он согласился.
Три года.
Три года пыток. Три года боли.
За которыми последовали девять лет лжи.
Она прочистила горло, расправила плечи и подняла подбородок. Это была ее фирменная черта, как будто ей нужно было напомнить себе, откуда она родом, продемонстрировать силу. Ее отстраненный тон исчез и сменился полным безразличием, как будто она рассказывала мне о прочитанной книге.
— Уинстон стал меньше меня игнорировать, лучше ко мне относиться. Поэтому я нашла вторую девушку. И это, похоже, понравилось ему еще больше. Чем больше девушек я находила, тем больше он начинал относиться ко мне как к равной, — она сложила руки на коленях, одну на другую. Правильно. Собранно. А потом она окинула меня холодным взглядом. — Он сделал меня королевой.
Что хорошего в короне, если для того, чтобы ее носить, нужно продать свою душу?
Я чувствовал себя больным. Мили тянулись все дальше. Расстояние между нашими душами становилось все больше.
Она была там. Она была прямо здесь, сидела напротив меня, достаточно близко, чтобы я мог дотронуться до нее. Нас разделяло менее трех футов, но с таким же успехом это могла быть бездонная пропасть.
— Сколько невинных жизней вы принесли в жертву за последние девять лет?
Она не была настолько наивна, чтобы поверить, что, закончив использовать этих девушек, они просто отпускают их.
Она поджала губы.
— Сколько жизней вы забрали, чтобы оказаться на вершине? Сколько крови на ваших руках?
— Никто из них не был невиновен. Мы не такие.
Сэди насмехалась.
— Я обещаю тебе, что ни одна из этих девушек не была невинной. Был процесс. Отбор, — в ее голосе не было ни раскаяния, ни стыда, когда она смотрела на меня.
Я смотрел в ответ, ища хоть малейший проблеск той Сэди, которую, как мне казалось, я знал.
— Ты соблазнила их.
Она раздвинула ноги под попой и села прямо. Ее выражение лица было полно насмешливой невинности, губы слегка разошлись, а глаза расширились.
— Не смотри на меня так. Ты хоть представляешь, что нужно сделать, чтобы заслужить уважение женщины в мире, где правят мужчины? Или я, или они, Грей. Ты сам это сказал. Все, что нужно, чтобы выжить.
Я заслужил ее гнев. Я заслужил ее боль. Я сделал это с ней, с нами, и мне придется терпеть последствия этого. Но те девочки — они не имели к этому никакого отношения.
— Подвергать риску жизни других людей — это не выживание, Сэди. Это становиться тем самым монстром, от которого ты убежала.
— Ты так говоришь, как будто ты такой чертовски благородный. Уинстон рассказал мне о девушке, о том, как ты трахнул ее на глазах у всех. Наверное, он думал, что это заставит меня ревновать, но все, что он сделал, это вызвал у меня тошноту. Ты один из них, Грей. Ты взял эту девушку. Унизил ее. Держал ее против ее воли четыре гребаных года. Если я чудовище, то кем же тогда являешься ты?
Мое дыхание перехватило в легких. Моя челюсть сжалась.
— Я никогда не причинял ей вреда. Я никогда не трогал ее пальцем, кроме…
Она встала, прервав меня.
— Чего? О том, что тебе пришлось сделать, чтобы выжить? — она рассмеялась. — Ты чертов лицемер. Все вы.
Я тоже встал, внутри меня пылала ярость.
— А ты нет? Ты заманиваешь девушек в ту же жизнь, которая сломала тебя.
Сэди шагнула вперед, ткнув пальцем мне в грудь.
— Ты сломал меня, Грей. Ты. Я ждала тебя. Я молилась за тебя.
— Я был в тюрьме пять долбаных лет. И я сказал тебе, почему мне нужно было время после того, как я вышел, — я ненавидел, что кричу на нее, что мы кричим друг на друга. Наши голоса разносились по стенам, уставленным книжными шкафами, и отскакивали от потолка высотой в двадцать один фут. Наши гневные слова окрашивали высокие окна и покрывали полы из темного дерева. Нас окружали горечь и обида. Я никогда не хотел этого. Я хотел пота, кожи и стонов. Никак ни этого.
Она уронила руку и сделала шаг назад, закатив глаза.
— Правильно. Чтобы заслужить свое место, — ее острый взгляд встретился с моим. — Но у тебя было достаточно силы, чтобы спасти девушку. Почему кто-то другой не мог выбрать ее? Почему это должен был быть ты?
Потому что кто-то другой изнасиловал бы ее, причинил ей боль, сломал ее. Потому что как только я увидел ее, увидел огонь в ее духе, увидел, как она бросила вызов Киптону, я понял, что это должен быть я. Потому что у кого-то другого не хватило бы сил вернуть ее.
— Ты выбрал ее, — она обошла спинку дивана, оглянулась
