Он-то ничего почти не умеет... Так, коптит даром небо... Проще говоря – холоп.
В собственных глазах его подняла только любовь простодушной крестьянской девушки Лизы. Чувство это было тем более ценно, что за ним не стояла ни жажда выгоды, ни попытка заполучить престижного мужчину. Какой уж там престиж! Над Гришей тут все смеются, даже Прошка, с которым они вроде бы сдружились.
А Лиза с ее нежной красотой, с ее независимостью и строптивым характером могла бы выбрать любого парня на деревне. Да что там – барчука могла бы окрутить, вон он как ест ее глазами, когда проезжает мимо мельницы.
Но Лиза выбрала его – неумеху-конюха Гришу. И это ли не счастье, о котором он подспудно мечтал еще там, в прошлой жизни, в бестолковой суете развлечений, вечно уязвленного самолюбия, вечных конфликтов с отцом?
Так думал Гриша, сидя вместе с Лизой на берегу реки, медленно текущей куда-то вдаль между зеленых холмов.
«Эх, хороша ты, Русь-матушка», – вертелась в голове тоже какая-то цитата из классика, кажется, про птицу-тройку.
Хороша была и Лиза, его обрученная невеста, с которой они обвенчаются на праздник Покрова. Барин пообещал-таки вольную холопу и благословил на законный брак.
Гриша всей грудью вздохнул, впитывая тихое несуетное счастье, робко приобнял Лизу – большего, чем поцелуй, она ему до свадьбы не позволяла.
Девушка повернула к нему нежное, тронутое легким румянцем лицо. Гриша вдруг заметил слезы на ее ресницах.
– Я буду очень скучать...
Удивленный Гриша погладил ее по волосам. Вот, казалось бы, совершенный идеал – но без женских вывертов тут тоже не обходится. Свадьба скоро, жених красавец, а она скучать! Уточнил неопределенно.
– А что такое?
– Ну... если мы с тобой расстанемся. Вдруг... я буду очень, очень скучать.
Гриша почувствовал что-то неладное. Скучать, расстаться? Может, на подарок намекает? И точно, он же ей ничего еще не подарил.
А что тут дарят девушкам? Тут ни духов, ни сумочек, ни ювелирки. Кажется...
Гриша всё же решил отыграть недоумение.
– А с чего это мы расстанемся?
Лиза вздохнула.
– Ну мало ли... Просто что бы ни случилось, ты знай: это всё было по-настоящему...
Гриша повернулся и посмотрел ей в глаза. Нет, кажется, дело не в подарке. Тут что-то другое. Она что-то знает, но не хочет мне говорить... Может, всё-таки барчук уже подкатил?
В полной мере ощутить приступ ревности Гриша не успел. К ним по холму со стороны деревни бежал взволнованный Прошка и, размахивая шапкой, что-то кричал.
Лиза вскочила, крепко сжала руку Гриши.
Прошка, подбегая, махнул рукой.
– Айда! Всех на площади собирают! Татаро-монголы приехали!
Лиза ахнула и бросилась бежать вверх по холму, увлекая за собой и Гришу.
Он едва успевал за ее легкими быстрыми ногами в красивых сапожках, на ходу соображая, что здесь что-то не так.
«Татаро-монголы, нашествие... Сожгут деревню? Нет, тут что-то не так!»
Гриша внезапно остановился. И, глядя на растерянного Прошку, задал прямой вопрос:
– Подождите. Какие татаро-монголы?
Прошка смотрел на него, бессмысленно моргая, шевеля губами, как человек, загнанный в тупик простым вопросом.
Лиза тоже остановилась.
В аппаратной Лев и Анастасия склонились к мониторам.
Сценарист прижал к губам кулак, кусая пальцы от волнения.
Техники иронично переглянулись, а Павел Григорьевич готов был издать торжествующий возглас.
На экране монитора Гриша сделал несколько шагов в сторону Прошки. Ужас перед неизбежным разоблачением отразился на лице несчастного парня.
Лиза, готовая прийти на выручку, так и не дождалась указаний из аппаратной и только развела руками.
Гриша очень серьезно, въедливо уточнил:
– Татаро-монголы... Это же те? Которые иго?
Прошка, попавший в петлю «актерского зажима», неопределенно кивнул.
Напряжение так сгустилось в аппаратной что, казалось, воздух над головами скоро вспыхнет искрами.
– А на фига мы тогда к ним бежим? Надо ж от них бежать! – заявил Гриша, явно возмущенный неразумным поведением Прошки.
Анастасия облегченно выдохнула, Павел Григорьевич вместо победного клича издал невнятный звук разочарования. Лев торжествующе улыбался.
Прошка, наконец, вернулся в рисунок роли, который только что обсуждал со сценаристом и психологом.
– Они всех по головам считают! Не придем – всю деревню сожгут!
Гриша неуверенно взглянул на Лизу – а может, всё же в лес?.. И переждать? Но на ее лице читалась решимость.
Значит, придется идти с ней туда, навстречу неведомой, но вполне реальной опасности. И там защитить ее. Или погибнуть.
Полицейские машины остановились на перекрестке, перед знаком въезда в заповедник. Их сопровождал вагончик телевизионщиков со съемочным оборудованием и машина телеканала, откуда неуверенно вышла Полина – Аглая, оглядываясь по сторонам.
Майор выжидательно смотрел на дамочку, которая устроила весь этот кипиш с явной целью засветиться на ТВ. Что не отменяло перспектив награждения и повышения лично для него, майора Сапонько.
Операторы с камерой, звуковики с микрофонами профессионально обходили группу полицейских, не попадая в кадр, – чтобы картинка казалась максимально достоверной.
Актрисулька закатила глаза, изображая последствия психологической травмы, одновременно разжигая в зрителях любопытство.
– Вот здесь нас пересаживали в автобус с заклеенными стеклами. Мы не видели, куда едем. Но ехали недолго. Может быть, полчаса.
Майор Сапонько одернул мундир, поворачиваясь к камере своей более выигрышной, левой стороной лица, как подсказала мама, пять раз посмотревшая ток-шоу с его участием.
– Значит, где-то близко эта деревенька. Скоро найдем.
Аглая вздохнула, приподняв декольте, но запоздало заметила, что оператор уже выключил камеру.
Народ толпился на площади. Шел ропот между крестьян: «Что говорить? Ироды! Нечего говорить – орда!».
Посреди площади стояли татарские повозки, лошади. Татары в шапках с лисьими хвостами уже успели установить походный шатер, в котором восседал на волчьей шкуре могучий лысый татаро-монгол в серебряном шлеме и кожаных доспехах.
Гриша, за ним – Лиза и Прошка протиснулись сквозь толпу.
– Азамат, – с уважением пояснил Прошка, показывая на могучего ордынца.
Перед Азаматом стояло блюдо с пловом, он брал руками куски баранины с блюда, смачно жевал, облизывал жирные пальцы. Рядом с Азаматом стоял огромный лысый охранник устрашающего вида.
Плюгавый татарчонок, ростом ровно с половину лысого охранника, зачитывал ханскую грамоту, украшенную огромной вислой печатью.
– Великий хан повелевает... собрать с каждого двора пять курей, ведро яиц, мешок пшена и три рубля серебром.
Прошка, а за ним Лиза и Гриша придвинулись к Любаше, которая задумчиво и горестно щелкала подсолнечные семечки.
– Ну, что тут? – взволнованно поинтересовался Прошка.
– Жмет татарва, – вздохнула Любаша, сплюнув шелуху.
В этот момент Азамат знаком подозвал
