— Конечно, нет.
— Но меня уволили.
— Без причины.
— Причина — разговор с Рубеном Венциа.
— Свобода речи и свобода общения — фундаментальные права. Это, похоже, ускользает от внимания Малькольма Аберкромби, — сказала она с подчеркнутым презрением и сделала жест в сторону видеофона. — Я как раз напоминала ему о них несколько минут назад, когда вы пришли.
— Вы не должны сталкиваться с ним из-за меня, Достойная Леди, — сказал я, и мой цвет отразил, как я огорчился.
— Я это сделала ради Клейборна, — твердо ответила она. — Никому не сойдет безнаказанно позорить моих сотрудников!
— Именно об этом я хочу с вами поговорить.
— О моей беседе с Аберкромби?
— Нет. О моем положении, как одного из ваших сотрудника.
— Ну конечно, вы мой сотрудник, — заверила она.
— Я пришел подать в отставку.
Она, кажется, удивилась.
— Вы — в отставку? О чем вы говорите, Леонардо?
— Я навлек бесчестие на свой Дом.
— Ничего подобного.
— У нас разные культуры, и нам с вами спорить об этом бессмысленно, Достойная Леди, — произнес я.
— Вот и не спорьте.
— Не буду. Но настаиваю на своей отставке.
— Вы нашли другую работу? — спросила она резко.
— Нет, Достойная Леди.
Она слегка смягчилась.
— Что вы сделаете, если я приму вашу отставку? Вернетесь в свой Дом?
— Совершу ритуал самоубийства.
— Что вы совершите? — она была явно потрясена.
— Я лишу себя жизни, чтобы стереть бесчестие, которое навлек на Дом Крстхъонн.
— Только из-за того, что вас уволили? — она никак не могла поверить.
— Да.
— Но это безумие!
— Для человека — может быть, — спокойно ответил я. — А бъйорнн должен поступить именно так.
Она энергично затрясла головой.
— Я не разрешаю вам убить себя, Леонардо.
— Вы не можете этого решать, Достойная Леди.
— Давайте обсудим все разумно и спокойно, — проговорила она взволнованно.
— Я не хочу вас обидеть, Достойная Леди, но я бы предпочел, чтобы вы как можно скорее приняли мою отставку, потому что я должен написать своей Матери Узора и привести в порядок кое-какие дела, прежде чем совершу ритуал.
С минуту она молча смотрела на меня. Затем в ее лице скользнул проблеск понимания. Она прочистила горло и заговорила снова.
— Вы могли лишить себя жизни вчера вечером, — произнесла она, тщательно прислушиваясь к собственным словам, словно каждая мысль вела ее к следующей. — Вы могли сделать это сегодня утром. И все же вы сначала пришли ко мне в офис и настаиваете, чтобы я приняла вашу отставку.
Тут она внимательно вгляделась мне в глаза.
— А что, если я не приму вашу отставку, Леонардо?
— Мне даже не приходило в голову, что вы сможете отнестись к моей просьбе без должного уважения, Достойная Леди.
Она все еще пристально смотрела на меня.
— Ваш Дом подписал с Клейборном контракт на обмен специалистами, — сказала она наконец, и размеренно повторила:
— Ваш Дом, а не вы. Что, если я буду настаивать, чтобы вы отнеслись с должным уважением к этому обязательству?
Я вздохнул.
— Если вы не примете мою отставку, мне придется выполнить обязательства Дома по отношению к вам.
— И вы не убьете себя?
— Я не совершу ритуал, пока не выполню своих обязательств.
— Тогда вам отказано в отставке, — сказала она решительно.
— Вы очень умная женщина, — произнес я с горечью.
— А вы очень живой сотрудник галереи Клейборн, — ответила она, облегченно улыбнувшись. — Хотя бы на ближайшие десять месяцев.
— Девять месяцев и двадцать три дня, — поправил я ее.
— Это мы еще обсудим, когда будем в лучшем расположении духа, — она глубоко вздохнула, словно решила отложить эту тему. — А сейчас вы вернетесь к работе на Малькольма Аберкромби.
— Он никогда не возьмет меня назад.
— Уже взял, — победно усмехнулась она.
— Но почему?
Она показала маленькую голограммку картины и спросила:
— Это вам ничего не напоминает?
Я вгляделся. Это был портрет таинственной незнакомки Аберкромби.
— Натуру я узнаю, — ответил я. — Но я не видел этой картины прежде.
— Никто на Дальнем Лондоне ее не видел, — она сделала паузу. — Когда Аберкромби позвонил мне вчера и сообщил, что уволил вас, я, конечно же, потребовала объяснить причину. Когда я узнала, что Венциа обратился к вам с предложением, мне в голову пришло, что он не сделал бы так, если бы не подозревал, что у вас есть — или вы можете достать — что-нибудь нужное ему. Поэтому я потратила несколько часов, просмотрела все электронные брошюр, которые мы еженедельно получаем для предстоящих аукционов и частных торгов, и нашла вот это.
Она указала на голограмму.
— Это то, что ему нужно?
— Ему нужна только информация, а не картины, Достойная Леди, — ответил я. — Он собирает сведения об этой женщине точно так же, как Аберкромби коллекционирует ее портреты.
— Интересно, почему?
— Я не знаю, Достойная Леди.
Она помолчала, словно задумавшись над этим, потом пожала плечами.
— Как бы там ни было, этот портрет продает Валентин Хит, коллекционер, с которым мы не раз имели дело. Он предпочитает продавать нам напрямую, избегая хлопот и неопределенности аукционов, — она снова помолчала. — Когда вы пришли, я как раз говорила Аберкромби, что мы нашли еще один портрет его незнакомки, и если он хочет его приобрести, то наше условие — снова взять вас на службу и письменно извиниться перед вами, Клейборном и Домом Крстхъонн.
— Он гордый человек, — сказал я. — Он, наверное, не согласился на ваши условия.
— Он еще и одержимый человек, — заметила она.
— Он согласился?
Она улыбнулась.
— Согласился. Вы снова у него на службе.
— Но я не хочу к нему возвращаться! — выпалил я, сам удивившись собственной смелости.
— Это наверняка лучше, чем самоубийство.
— Самоубийство почетно, — сказал я. — А в работе на человека, который меня презирает и считает лжецом, ничего почетного нет.
— Докажите ему, что он не прав.
— Но…
— Послушайте, Леонардо, — перебила она. — Гектор поддразнивает меня за то, что я вечно вступаюсь за наших братьев-инопланетян, и кое в чем он прав: я произношу речи и участвую в маршах, но ни разу не добилась ничего реального. А сейчас у меня появилась возможность действительно что-то сделать, и одновременно преподнести очень неприятному человеку очень неприятный урок.
