направлять и на развитие производства, на поощрение рабочих, на жилищное строительство. Появится заинтересованность. А роль централизованного планирования нужно ослаблять, министерства превратятся не в командные штабы, а в партнеров и советчиков предприятий, вместе будут находить оптимальные решения. Ну а в перспективе можно будет перевести заводы и фабрики на самоуправление, самофинансирование.
Проект Либермана поддерживал академик Румянцев весьма либеральных взглядов, но он имел влиятельных сторонников и в идеологическом аппарате ЦК. Еще в 1962 г. статью Либермана с этими предложениями, «План, прибыль, премия», опубликовала «Правда», ее сразу же перепечатали областные газеты. Зато проект Глушкова с автоматизированным управлением всячески заклевывали. Одним из тех, кто занимался этим, не останавливаясь перед политическими обвинениями авторов, был молодой экономист и будущий «перестройщик» Гавриил Попов. Что касается Косыгина, то ему казались привлекательными оба варианта. Но решающим аргументом стало то, что общая автоматизация требовала значительных вложений и времени. А Либерман доказывал: затраты на внедрение его схемы равны стоимости бумаги для публикации указов. Результаты же скажутся через несколько месяцев. Глава правительства поручил проработку реформ ему.
К пленуму, посвященному промышленности, пришлось поломать головы и партийному руководству. О выполнении ее планов «догнать и перегнать Америку» говорить не приходилось. Но и признавать провал не хотелось. Ведь это значило бы, что вся партия ошиблась, «вела» народ не туда. Возникал и закономерный вопрос: а вы сами куда смотрели? Вы же находились рядом с Хрущевым. Выкрутились округло. На пленуме говорилось, что «советский народ под руководством Коммунистической партии добился больших успехов в коммунистическом строительстве», перечислялись показатели достигнутых успехов, сыпались цифры – без оценок, насколько они соответствуют планам. Очень коротко упоминались проблемы, с которыми столкнулась промышленность.
Даже внедрение совнархозов не признавалось вопиющей глупостью. Просто отмечалось, что «дальнейшее развитие промышленности» требует улучшения ее управления [71]. А в рамках «улучшения» как раз и похерили совнархозы, вернулись к прежним отраслевым министерствам. Пленум утвердил и реформы по проектам Косыгина – Либермана. Количество плановых показателей, спускаемых на предприятия, уменьшалось. Их самостоятельность расширялась, главным критерием их работы становился объем не выпущенной, а реализованной продукции, прибыль.
Стоит отметить, что не только в экономических, но и в других вопросах выбор курса новой власти был совсем непростым. Потому что сама власть состояла из нескольких группировок. Самого Брежнева еще никто не воспринимал как «вождя», и вес его «команды» оставался достаточно слабым. Рой Медведев свидетельствовал: в это время «чувствовалось, что дирижерская палочка находится в руках Суслова. Именно к нему обращались в конце 60-х работники аппарата для решения спорных вопросов. Да и сам Брежнев не предпринимал никаких инициатив, не согласовав их прежде всего с Сусловым» [147, с. 125].
Закручивались интриги. Например, Брежнев снял Ильичева, связанного с Аджубеем. Но он был связан и с Сусловым, и с Шелепиным. Поэтому очутился не где-нибудь на задворках, а стал вдруг заместителем министра иностранных дел. А на его место, заведующего отделом ЦК по агитации и пропаганде, Шелепин стал проталкивать Яковлева, сидевшего у него «на крючке» за американский компромат. Но Брежнев постарался несколько осадить его. Назначил не заведующим, а заместителем – под предлогом, что нехорошо повышать человека сразу на несколько ступеней. Хотя место заведующего осталось вакантным, и фактически отдел возглавил Яковлев.
Снова активность проявил Андропов со своими «аристократами духа». Брежневу и Косыгину они тоже подсунули проект своих конституционных реформ с ведением поста президента, развитием товарно-денежных отношений и «демократизации». Но попали впросак. Первый секретарь и глава правительства отвергли подобную программу, выразили возмущение такими взглядами. Хотя Андропов извернулся – «крайним» сделал автора, Бурлацкого, уволил его из аппарата ЦК. Но без покровительства не оставил, «провинившегося» устроили политобозревателем в «Правду».
Между разными группировками в советской верхушке сохранялись разногласия по вопросу о Сталине. Одни считали, что надо полностью реабилитировать его. Другие – что надо подтвердить хрущевские осуждения. Не было единой позиции и во внешней политике. Часть была сторонниками «конвергенции», сглаживания противоречий с Западом, сотрудничества. А Шелепин призывал резко сменить курс, не бояться ухудшения связей с США и Европой, восстанавливать альянс с Китаем.
Хотя это было уже нереально. Разрыв зашел слишком глубоко. Китайцы наглели, предъявляли территориальные претензии. А Мао Цзэдун как раз на антисоветизме укреплял свою личную диктатуру, давил противников, начиная «культурную революцию». Причем эти процессы тайно стимулировали… американские спецслужбы и теневые круги. Воспользовались, что не стало советского влияния, и внедрили свое. Ближайшей советницей Мао стала Анна Стронг.
Да и вообще в социалистическом лагере положение было ненадежным. Албания давно переориентировалась на Китай. Югославия демонстрировала, что поддерживает равные отношения и с Москвой, и с Пекином. В Румынии к власти пришел Николае Чаушеску и тоже стал претендовать на «особое положение» – получать от Советского Союза экономическую помощь, а политику проводить независимо от него. В других странах выжидали, куда повернет СССР после падения Хрущева.
В такой обстановке Брежнев и впрямь оказался лучшей кандидатурой. Он проявил себя прекрасным дипломатом, ни с кем не ссорился. В партийной верхушке не навязывал собственных решений. Выносил тот или иной вопрос на обсуждение и никогда не высказывался первым. Выслушивал все мнения. Если не удавалось прийти к общему решению, предлагал отложить для дальнейшей проработки. Но при всей осторожности Брежнев тонко и умело продолжал укреплять собственные позиции.
Предстоял XXIII съезд КПСС. До сих пор было принято, чтобы высшие лица партии обязательно выступали на таких мероприятиях. А если с трибуны Шелепин или «сталинисты» выскажут что-то нежелательное? Противоречия в руководстве выплеснутся на съезд, а значит, и в народ? Брежнев нашел способ предотвратить это. Когда отчетный доклад Первого секретаря был обсужден и утвержден на Президиуме ЦК, он вдруг обратился к собравшимся: «Я выступаю с докладом, вы все его читали, это наш общий доклад перед партией. Поэтому не надо вам выступать. Вот товарищ Косыгин может выступить о пятилетке, остальным не надо» [147, с. 111]. Для многих это оказалось неожиданным. Но предложение было, конечно же, согласовано с Сусловым, и оно было принято.
Съезд открылся в марте 1966 г. Прошел по подготовленному сценарию, без всяких споров и неожиданностей. Брежнев прочитал отчетный доклад, Косыгин – о планах восьмой пятилетки на 1966–1970 гг. Семилетку не вспоминали. Развивались, достигли высоких показателей – ну и хорошо. Избрали новый ЦК. При этом решили еще два вопроса. Упразднить Президиум ЦК и восстановить высший орган под старым названием – Политбюро. А вместо Первого секретаря восстановить пост Генерального секретаря. Им был избран, разумеется, Брежнев.
По советским правилам дальше подразумевалась работа по итогам съезда – исполнение прозвучавших на нем предложений, замечаний. При этом был положен конец
