задачу.
В наши дни эта задача становится практически непосильной из-за деспотизма политкорректности, которая дрессирует и натаскивает нас, а не развивает. Боюсь, вместо того чтобы учить нас уважению, она временами умаляет нашу глубину, лишает нас трехмерности, не учитывает различий между нами, не принимает во внимание символы, агрессию (она тоже необходима), иронию и все возможности языка.
В наши дни к беспорядочному и ни на что не годному воспитанию, получаемому в семье и в рамках социального соревнования, воспитанию, из-за которого впору бить тревогу, но которому порой невозможно противостоять, необходимо добавить голос, кричащий в соцсетях о политкорректности. Это, в сущности, жульническое движение, выдающее себя за что-то хорошее. В нем есть ложное я, потому что, по сути, политкорректность применима, когда речь идет о нас, о таких же, как мы, и о делах, которые нас волнуют, – и только когда мы находимся на публике.
Любой из нас наедине с собой (или когда чувствует себя в безопасности) более спонтанен, ведет себя более грязно, менее надуманно, более свободно, политически некорректно, вульгарно, злобно: нам свойственно ошибаться, мы уже об этом упоминали. Что бы вы ни думали, поддержание фасада и внешнего вида требует гораздо больших усилий, чем искренность, которой, однако, мы боимся больше. А в истории человечества страх обыгрывает усилия со счетом десять – ноль.
Моя клиентка Ромина, к которой я испытываю большую симпатию, двадцати семи лет, однажды сказала мне об этом так:
– В офисе я борюсь с дискриминацией и гендерным разрывом при оплате труда, а после работы смеюсь над шутками о меньшинствах. Я смеюсь над ними в одиночку, просиживая в самых трешевых аккаунтах соцсетей, и я бы никогда не позволила себе смеяться над этим публично. Но почему? Почему я не могу над этим смеяться, если меня это смешит? Почему я не могу быть и тем и другим, если чувствую и то и другое?
Действительно, Ромина станет интереснее и гармоничнее, сумей она продемонстрировать все свои ипостаси. Мне об этом известно, потому что в последние годы я видела их все или почти все. Больше всего я смеялась над ее неполиткорректными шуточками, и я же надела на себя кислородные баллоны, чтобы погрузиться вместе с ней в ее бездонные глубины: Ромина, как и все мы, состоит не только из этих двух частей. Иногда создается впечатление, что эти молодые люди на пути взрослого самоопределения состоят из столь многого, что им трудно вместить в себя все это.
Находясь во власти заблуждения, что быть целостным означает быть монолитным, они пребывают в состоянии кризиса идентичности, потому что вместо того, чтобы продемонстрировать им всю сложность их натур, мы обманули их, сказав: выбирайте либо то, либо другое.
Главная сложность – любовь
С ним она или нет?
– Она бросила меня. Она и вправду так поступила. Если мы больше не вместе, может ли она все еще считаться любовью всей моей жизни?..
Виттория была первой девушкой Джузеппе. Они встретились на отдыхе, и именно она сделала первый шаг. Он вечно боялся отказа.
Он бросил ее через две недели после того, как они вернулись с моря в обратно в Варезе[47], на скамейке в саду Эстенси. Джузеппе произнес невероятную речь, боясь, что Виттория бросит его первой, причинив ей страдания. Она, вероятно, не почувствовала, что он лжет. Он поведал, что она гораздо более вовлечена в эти отношения, чем он, из-за этого он чувствует, что должен сделать шаг назад.
Через несколько дней она пришла к нему сама, вся в слезах. Джузеппе решил, что это эмпирически доказывает интерес Виттории к нему. Он использовал это доказательство, чтобы немного успокоить своих приятелей по имени отказ от ребенка и отверженность, и с этого момента они снова сошлись.
Он так и не объяснил ей, что же сначала так испугало его, а потом успокоило. Скорее дал понять, что вручает себя ей. Наконец-то смог убедить себя дать их паре шанс, о котором просила девушка.
Они ровесники. Виттория стала для Джузеппе не только любовью и первым сексуальным опытом, но и лекарством. Он пришел ко мне на терапию из-за гнетущего чувства, что он фальшивка, – он испытывает это, находясь среди других людей, с которыми встречается неохотно. Из-за этого он решил заключить их с Витторией пару в скорлупу. Он старался почти всегда проводить время с ней наедине, потому что встреча вдвоем внушала ему больше уверенности, чем собрания в более широком кругу. Похоже, она, по его словам, не страдала, что они так редко выходили в мир. Она встречалась со своими друзьями, ходила в университет и посвящала время своим увлечениям, то есть самостоятельно вращалась в мирах, альтернативных их паре.
Однако маячившая на заднем плане угроза заключалась не в закрытости Джузеппе, а в стене недопонимания, которую он возводил, чтобы окружить ею свою девушку.
Грозная туча возникла на горизонте из-за того, что он, все время находясь так близко к Виттории, на самом деле оставался очень далеко от нее. Он вынудил ее жить в условиях близости закрытой, симбиотической, дуальной пары, которая не позволяла ей посмотреть на него с нужного расстояния, чтобы действительно разглядеть. Вы ведь знаете, что море по-настоящему можно увидеть только сверху?
Он вел себя так, что их отношения не могли продолжаться долго, в них ни она, ни он не воспринимались как нечто ценное.
Джузеппе не позволил отношениям с Витторией изменить себя. Он требовал, чтобы она вошла в его жизнь, почти или совсем ничего не тронув в ней, не осознавая, что в этом случае не имело значения, с ним она или нет.
Он не предлагал ей в дар своей правды, не отдавал ей себя, не позволял ей приблизиться к той точке в себе, куда допускал только меня – максимум на сорок пять минут в неделю.
– Виттория была разочарована тем, что я еще не познакомился с ее друзьями. Они даже немного пошутили над ней, сказав, что, возможно, меня на самом деле не существует, – рассказывал он мне несколько месяцев назад.
Точно так же он не познакомил ее со своей компанией. Ничего не объяснив, позволил считать, что хочет пока иметь свободу действий, еще не готов, пока нужно отложить официальное представление.
Они были вместе уже полтора года. Он сходил с ума от любви к ней (несмотря ни на что, природа его чувств к тебе всегда казалась мне настоящей, Виттория). Но никогда не признавался ей, что не хотел знакомиться с ее лучшей подругой, потому что боялся произвести не лучшее впечатление, и что он до сих пор не отвел ее в кафе в центре, где проводит время с друзьями, – не отвел из страха, из-за того, что не знал, как себя вести, из-за неловкости, ведь он никогда не представлял девушек друзьям.
И таким образом, будучи убежденной, что так и не превратилась для него в достаточно важного человека, Виттория ушла от него…
Я отказалась от роли любовницы
– Итак, дорогая, почему мы здесь?
Передо мной на первой сессии сидит девушка двадцати девяти лет – исключительной красоты, чертами невероятно напоминающая (да что там говорить, просто близнецы) одну известнейшую актрису.
– Думаю, со мной что-то не так. Но я не знаю, с чего начать.
– Если вы не знаете, я точно не могу знать этого за вас. Начните, с чего хотите, а там посмотрим.
София начинает с конца: она жила со своим партнером, они были вместе три года. В последний год она сначала сблизилась, а затем влюбилась в его брата Алессио, который, в свою очередь, влюблен в нее.
София ушла от своего бойфренда, чтобы официально сойтись с Алессио. Она рассказала ему правду и открыла свои намерения и теперь, сидя передо мной, едва может дышать из-за того, как сильно рыдает, говоря мне:
– С тех пор со мной случается приступ паники, даже если я просто слышу имя Алессио. Я больше не хочу его видеть, я не могу этого вынести, я избегаю его уже два месяца
