Потом мы с Оссаром вернулись к месту, где прежде стояла лачуга Бертольда Храброго. Они забрали все, что представляло ценность, а остальное сожгли; круг дымящейся золы чернел среди зарослей диких фиалок, отцветших еще весной.
Я распеленал Оссара, старательно выкупал его в реке и завернул в оленью шкуру, обгоревшую лишь с одного края. Я повсюду искал тело Бертольда Храброго, но так и не нашел. Я хотел похоронить Дизиру, но мне было нечем рыть землю. В конце концов я отрубил большую крепкую ветку и плоско обстругал с толстого конца. Упираясь ногой в сучок на ветке, я выкопал неглубокую могилу, засыпал Дизиру землей и сложил над ней пирамиду из округлых Речных камней. Связав вместе две прямые ветки, я сделал маленький крест, который установил на могиле. Наверное, это единственная могила с крестом в Митгартре.
Уже близился вечер, но я все равно отправился в Гленнидам. У меня не было ничего, кроме воды, и я понимал, что должен поскорее отнести маленького Оссара к кому-нибудь, у кого есть коровье или козье молоко. Еще я надеялся найти в Гленнидаме Бертольда Храброго. Я также хотел найти и убить Сикснита. Ночью, когда сгустилась непроглядная тьма и нам пришлось сделать привал, я услышал жуткие звуки, не похожие на вой волка на луну. Я знал, что воет не волк, а какой-то другой крупный зверь, но понятия не имел, какой именно.
Одну вещь тут я не могу объяснить. Я чувствую искушение вообще пропустить этот момент, но, если я буду пропускать все вещи, которые не в состоянии объяснить, я пропущу столь многое, что ты не получишь ясного представления об этом мире и о моей жизни здесь. Во-первых, олениха. Я увидел олениху с олененком на следующий день. К тому времени я страшно проголодался и понимал, что мне следует добыть и приготовить мяса – чтобы поесть самому, поскольку я терял силы, и накормить кашицей из тщательно разжеванного мяса маленького Оссара, пока он не умер от голода. С тех пор как его отец убил его мать, малыш пил одну воду. Я знал, что должен подстрелить олениху или олененка, но я вдруг вспомнил смуглую девушку и каким-то образом понял, что это снова она, и у меня не поднялась на нее рука. Взамен я нашел куст ежевики, размял несколько ягод и дал Оссару, но он все выплюнул.
Отправляясь в путь, я надеялся достичь Гленнидама до наступления ночи. Мы не успели, и мне кажется, я с самого начала знал, что мы не успеем. От лачуги Бертольда Храброго до Гленнидама было два дня пути, если идти нормальным шагом, но в первый день я шел всего три или четыре часа до наступления темноты, и Оссар замедлял мое движение. Поэтому на вторую ночь мы снова остановились на привал, и я видел, что малыш слабеет. Я тоже понемножку терял силы и, хотя я съел все ягоды ежевики, какие сумел найти, чувствовал такой голод, что готов был грызть кору. Я хотел отправиться на поиски съестного, но понимал, что в темноте это пустая трата времени и сейчас самое лучшее для нас заснуть, коли получится, и надеяться, что на нас не набредет медведь или волк, а утром побыстрее добраться до Гленнидама.
Глава 11ГИЛЬФ
– Сэр Эйбел?
Разом проснувшись, я сел, зябко поежился и протер глаза. Северный ветер раскачивал верхушки деревьев, и высоко в небе стояла полная луна, почти такая же яркая, как солнце, только совсем холодная. Я задумчиво уставился на нее, и мне померещилось, будто на фоне лунного диска проплывает замок с крепостными стенами и башнями – зубчатыми стенами и островерхими башнями, на которых развевались длинные темные вымпелы.
Потом произошла еще одна вещь, которую я не в состоянии объяснить, хотя сам же и сделал. Дизира умерла, Оссар вот-вот умрет, Бертольд Храбрый пропал – все эти мысли вдруг разом нахлынули на меня и потрясли сильнее прежнего. Я не знал, кто владеет летучим замком, приведшим меня в Митгартр, и не понимал, с какой стати мне обращаться к нему с просьбами. Но я поднял руки и громко воззвал о справедливости – не один раз, а раз двадцать, наверное.
Когда я наконец умолк и подбросил несколько веток в наш маленький костер, то услышал голос:
– Сэр Эйбел?
Рядом не было никого, кроме Оссара, а он был слишком мал, чтобы говорить, страшно голоден, страшно измучен – и к тому же крепко спал. Я поднял малыша на руки и сказал ему, что мы уходим отсюда, ночь или нет. При такой яркой луне я не собьюсь с тропинки, и, возможно, через три-четыре часа мы достигнем Гленнидама.
Не успел я сделать и пары шагов, как у меня за спиной снова раздался тонкий голос:
– Сэр Эйбел?
Я обернулся так быстро, как только смог. После внезапного превращения в высокого взрослого мужчину я стал несколько неуклюжим и еще не обрел прежнюю ловкость. Но все равно я обернулся довольно быстро, однако никого позади не увидел.
– Там ягненок.
На сей раз я не стал оборачиваться.
– Там ягненок, – повторил тонкий голос. Казалось, он раздавался прямо у меня за спиной.
– Пожалуйста, – сказал я. – Если вы боитесь меня, я обещаю не причинять вам вреда. А если вы хотите причинить вред мне, просто не трогайте ребенка.
– Выше по течению. Волк бросил его, и мы подумали… мы надеемся…
Я уже торопливо шел вверх по течению Гриффина, держа в одной руке лук, а в другой Оссара. Сначала я нашел волка, о которого едва не споткнулся, несмотря на лунный свет. Если в нем сидела стрела, то я ее не видел. Я положил Оссара на землю и ощупал мертвого зверя. Никакой стрелы, но глотка перегрызена. Надеясь, что человек, направивший меня сюда, последовал за мной, я сказал:
– Мы можем съесть и волка, но ягненок предпочтительнее. Где он?
Ответа не последовало.
Я взял Оссара на руки, встал и принялся искать ягненка. Он лежал всего в дюжине шагов от волка, но был гораздо меньше, а потому незаметней. Я взвалил ягненка на спину, как обычно взваливал туши убитых оленей, и вернулся к нашему костру. Он почти погас, и к тому времени, когда я снова разжег огонь и освежевал ягненка, небо начало светлеть.
– Мы хотим дать вам кое-что.
Не оборачиваясь, я сказал:
– Вы уже дали мне очень много.
– Он довольно большой. – Говоривший кашлянул. – Но не ценный. Не ценный в обычном смысле слова. Вообще-то он ценный, но не как золото. Или самоцветы. Ничего подобного.
Я повторил, что больше мне ничего от него не надо.
– Я говорю не только от своего лица, но от лица всех нас. Я – представитель нашего племени.
Другой голос сказал:
– А я представительница.
– Тебя никто не назначал, – возразил первый голос.
– Я сама себя назначила. Мы просто-напросто хотим объяснить, что в лесу заправляют не только лесные девы. Мы тоже пользуемся влиянием, и мы не бессильны.
– Хорошо сказано!
– Спасибо. Не бессильны, кто бы что бы ни говорил. И нам нет нужды прятаться.
