– и она рассказала Семену, как себя вести и что сказать ей, со своей женской колокольни.
– Но в любом случае не расстраивайся, Семен, – назидательно произнес Андрей. – Может, наладятся добрые отношения, и я уверен: тебе будет легче – тяжелый камень долой с плеч.
Сойдя с поезда на перрон вокзала Макеевки, Семен почувствовал себя не в своей тарелке от ощущения того. что расстояние между ним и ней сократилось. Его переполняли чувства непередаваемой силы. Он оглянулся по сторонам: здесь ничего не узнать – все изменилось. К нему подошел парень кавказской внешности, предлагая такси. Он погрузился на заднее сиденье машины, испытывая сильное угнетение: «Что, если она не захочет со мной даже поговорить?»
– Куда, отец?
– Точно не знаю, молодой человек. Улица Шевченко, но номера не помню. Давай по ходу дела.
– Давайте, поехали.
– Ах, подождите, – сказал Семен, спохватившись. – Мне бы цветы купить.
– Нет проблем, – он подъехал к тротуару, обставленному цветами по сторонам. – Вы выйдете или мне купить?
– Без разницы.
Таксист обошел машину спереди.
– Какие взять? – спросил таксист, разводя руками: мол, огромный выбор.
– Самые хорошие, – произнес Семен, пальцем указывая через опущенное стекло заднего сиденья на красные розы.
– Сколько штук, отец?
Семен считал про себя и замешкался с ответом:
– Пятьдесят три.
– Ух ты! Так много! И кто же эта женщина? Ну, вы даете!
Продавцы с разных сторон атаковали таксиста, предлагая свой товар.
Они ехали по совершенно незнакомым для Семена улицам, и в одном месте он увидел дом в руинах.
– Это что, после бомбежки?
– Да, отец.
– Меня зовут Семен Павлович.
– Меня Арон, – он тепло улыбнулся. – Брат убивает брата.
– Какая мерзость, – с негодованием произнес Семен. – Если политик тупой – это беда для народа, а если он еще продажный – это катастрофа. От избытка любви к родине у них появилась идея – национализм. Не понимают, что националист – это не тот человек, который любит свой народ, а тот, который ненавидит чужой.
– Точно, Павлович, – подтвердил Арон. – Гитлер уничтожил миллионы немцев не от любви к ним, а от ненависти к другим. Точно. В политику нельзя пускать людей, которые могут ненавидеть других.
– Их туда не пускают, Арон, туда они сами приходят через головы других. А политика – это уже как лошадь: куда узды потянут, туда она и пойдет, – Семен говорил машинально, а думал совершенно о другом – об образе, который стерся с памяти и который он никак не мог восстановить: глаза, губы, нос…
– Вот и улица Шевченко, – сказал Арон, поворачивая направо. – Вы смотрите, какой номер, – я буду ехать медленно.
Семен насторожился и притих.
– Я вообще-то не и интересуюсь делами клиентов, но тут особый случай – пятьдесят роз. Что, невесту нашли, Павлович?
– Это очень длинная история, Арон. Я предпочитаю молчать. Не обидишься?
– Нет, что вы! Я армянин, и у нас есть поговорка…
– Стоп! – воскликнул Семен, увидев со своей стороны обветшалый, брошенный дом, возле забора которого все еще держалась лавочка, одним концом упиравшаяся в вишневое дерево.
Арон наблюдал за своим пассажиром сбоку и увидел, как разжалась рука, державшая букет роз. Старик мешкал, время шло. Семен положил цветы рядом, толкнул дверь и вылез. Он неуверенной походкой стал приближаться к дому. Подойдя ближе, он снял круг из проволоки, стопорящий калитку, открыл ее и зашагал внутрь. Входная дверь была заперта. Он обошел дом, глядя на окна и старые стены с потрескавшейся штукатуркой. На земле лежал спущенный выцветший от времени резиновый мячик, он его подобрал, думая, сколько детей Светы с ним играло. Он покрутил его на руке и бережно положил в угол между конурой и стенкой дома. Недолго думая, он вышел со двора и направлся к соседям, чтобы выяснить, куда подевались жильцы. Первый и второй дома были заперты, а в третьем он нашел старую женщину лет восьмидесяти, которая расхаживала по двору с палкой в руке.
– Извините, пожалуйста, вы не знаете, где жильцы в третьем доме от вас?
– Что вы сказали? – она дернула головой – болезнь Паркинсона. – Я не расслышала…
Семен громко повторил вопрос.
– Я не знаю, сынок, – сказала женщина. – Я не местная. Я родом из Луганска. Я там потеряла семью после бомбежки, будь они прокляты…
– Извините, я лишь хотел узнать у вас…
– Я же говорю: я здесь никого не знаю.
Входная дверь, окрашенная в голубой цвет, открылась, и оттуда вылезла маленькая белокурая девочка лет пяти–шести. Несимметричные косички, помятая юбка, на ногах – тапочки с дырками в местах больших пальцев. Она наклонила голову набок и прищурила глаза.
– Дядя, а как вас зовут?
Семен, сраженный вихрем впечатлений, молчал.
– У вас нет имени, – детка продолжала свои расспросы. – А как вас мама родила?
– Иди домой! – возмущенно повелела старуха. – Это моя внучка, – она сделала два шага к Семену и тихо, как бы на ухо добавила: – Она осталась без отца и матери. Их убили…
Семен, извинившись, стал отворачиваться под режущий слух вязкого голоса сумасшедшей старухи.
– Вы моего папу не видели? – вдогонку услышал Семен звонкий голос девочки, которую, видимо, держат в неведении, обманывая каждый день.
Он не ответил, потому что он не мог: комок, подступивший к горлу, сдавил его голосовые связки.
В нем прибавилось смелости, и он решительно вернулся к дому, чтобы войти внутрь любым способом.
Таксист стал возмущаться:
– Павлович, я спешу.
– Подождешь, – строго, по-военному, ответил Семен.
Таксист притих.
Семен зашел во двор, поднялся по ступенькам на крыльцо, взялся за висячий замок и с силой дернул. После недолгой раскачки замок поддался и открылся. По мере того как Семен углублялся внутрь дома по коридору, его сердце билось все сильнее. Был слышен запах сырости, видна была паутина по углам, и Семен сделал вывод, что в этом безжизненном пространстве давно никто не живет. Ему стало тяжело дышать и двигаться. Из коридора он сразу попал в гостиную, и ему бросилась в глаза его гитара с наклейкой Дина Рида. Он остановился и перевел дыхание, его рука потянулась к гитаре, думая, что там остался отпечаток руки его любимой. Он понюхал запах дерева, затем скользнул пальцами по струнам – дребезжащий звук, который она слушала и любила. Его отрешенный взгляд переместился на картинку, нарисованную карандашом, которая висела над диваном. Стоп! Это что? «Мужчина и женщина с цветами в руках на краю ломающегося и уводящегося под воду пирса» Семен онемел – он мгновенно прочитал смысл картины и то, что она хотела передать. Повесив гитару на место, он выскочил из дома.
Таксист, увидев выражение лица своего пассажира, испугался:
