Андрей перечитал письмо и выключил компьютер. Пошатываясь, хватаясь за стены, вышел из квартиры. Закрыл дверь, спустился по лестнице.
На улице ему стало совсем плохо, а еще предстояло доехать до дому и постараться не попасть в аварию. Минут десять он сидел, не решаясь тронуться с места. Перед глазами плыло, руки слушались плохо. Лучше было бы вызвать такси, но он не хотел оставлять свою машину у подъезда Балаклава. Жуткая обида на Веньку, как тошнота, подкатила к горлу. Ведь ему ни за что не доехать, ну не может он вести машину в таком состоянии, а что делать, непонятно, и все из-за Вениамина… Как он мог? Что случилось такого, что Вениамин стал способен на предательство? Ведь это самое настоящее предательство! Даже если он в чем-то замешан… Даже если он замешан в преступлении… Неужели нельзя было просто рассказать, попросить помощи? Разве Андрей ему отказал бы?
Не отказал, если это не самое страшное… если это не убийство. Убийцу он покрывать не станет, пусть даже убийца до недавнего времени был его другом. И Вениамин это прекрасно понимал. И потому…
Возможно, теперь он способен на все, даже на новое убийство, с целью устранения свидетеля. И нет больше того, прежнего, Веньки. Есть преступник, спасающийся от разоблачения, загнанный зверь, изворотливый и коварный.
Андрей мотнул головой, отгоняя ужасный образ. В голове что-то грохнуло, и он, всхлипнув, упал лицом на руль. Картинка рассыпалась на множество светящихся точек, как вдребезги разбившееся зеркало, как хрустальный бокал…
Как хрустальный бокал, из которого пил муж — нет, не муж, а, вероятно, любовник — Ксении Зиминой за мгновение до смерти, за секунду до предательского выстрела. Бокал выпал из руки и разбился — тысячи светящихся осколков рассыпались по траве. Грохот выстрела отдался в голове невыносимой болью. У кого? У свидетеля. Или соучастника убийства. У него, у Андрея Никитина. Ствол дерева загораживает обзор, кровь, заливающая глаза, мешает рассмотреть происходящее, шум в ушах и лай собаки не дают расслышать, о чем говорит она… И трава под ногами вдруг завертелась волчком, невозможно устоять. Обхватить ствол и сдержать тошноту… Лай отдает набатом. Лай собаки и вихрь темноты, поглотившей поляну.
Морщась от боли, Андрей открыл глаза: из темноты проступили очертания предметов. Осторожно, стараясь не делать резких движений, поднял голову, провел рукой по лицу — рука стала влажной. Кровь. Падая, он сильно ударился о руль и рассек бровь, но очки чудом опять уцелели. Отличное качество французской оптики. Андрей усмехнулся, в голове сложился рекламный ролик: человек попадает в аварию, машина разбивается вдребезги, от него самого остается лишь окровавленный изуродованный труп, но очки невредимы. Интересно, сможет ли он доехать до дому, не взбрыкнет ли сознание снова в самый неподходящий момент?
Медленно и предельно аккуратно Андрей выехал из балаклавского двора, медленно и осторожно стал продвигаться по улице. На перекрестке он на секунду растерялся, никак не мог сообразить, надо ли ему поворачивать. Красный свет светофора залил салон машины и породил видение: Балаклав с извиняющейся улыбкой надевает на руку кастет. Но вдруг увидел впереди, прямо перед собой, машину соседа из квартиры напротив и, пристроившись за ней, как на буксире, благополучно добрался до дому. Подождал, когда сосед скроется в подъезде, — не хотел, чтобы его видели в таком состоянии, — и осторожно вышел. Его шатнуло, но обошлось без обмороков и новых видений. Не испугать бы Настю. Может, ей предварительно позвонить, подготовить? Отговориться… ну, хотя бы небольшой, совсем нестрашной аварией, в которую он якобы попал? А странно, почему за все это время ему никто не позвонил, та же Настя, ведь она должна была уже забеспокоиться. Который, интересно, час? Уже почти совсем стемнело.
Андрей вытащил из кармана куртки телефон и долго тупо смотрел на него, не понимая, почему экран черен и пуст, пока наконец до него не дошло, что телефон просто выключен.
Он сам его не выключал, это точно. Значит… Отключил телефон тот, кто его ударил… тот, кто… Венька.
Так и не позвонив, Андрей сунул телефон в карман и, пошатываясь, двинулся к подъезду. Может, ему повезет: Настя занята, укладывает Сашу спать. Он пройдет прямо в ванную, разденется, встанет под холодный, обжигающий душ.
И будет стоять так, пока трещинка в сознании не затянется льдом, пока боль не пройдет, пока образ нового Веньки не перестанет мучить.
В полуброске, в полупадении он донес свое тело к перилам. Отдохнул немного и начал трудный подъем. Всего восемь ступенек, а там спасительный лифт — он, конечно, работает, не может он не работать, иначе ему себя просто не дотащить до квартиры. «Шаг — остановка, другой — остановка, вот до балкона добрался он ловко…» Настя совсем недавно читала это Сашке, а он за ней картаво повторял с очень серьезным лицом. А говорили, что Маршак устарел, ничего не устарел, Сашке вот нравится.
Лифт услужливо распахнул дверцы — лифт не подвел. Андрей нажал на кнопку своего этажа и, пользуясь стеклом, под которым помещались правила пользования, как зеркалом, попытался рассмотреть свое пораненное лицо: можно ли в таком виде предстать перед Настей? Но рассмотреть удалось немного. На всякий случай он промокнул разбитую бровь платком, потер глаз и щеку. Следов на платке почти не осталось: то ли кровь успела подсохнуть, то ли было ее не особенно много. Решив, что вид у него вполне сносный, Андрей вошел в квартиру.
Сашка и не думал укладываться спать. С разбегу он запрыгнул к нему на руки, и они вместе рухнули на пол прихожей. Падая, Андрей все-таки успел переместить ребенка так, чтобы он не ударился.
К счастью, на этот раз обморок длился всего несколько секунд, Саша не понял, что произошло, решил, будто упали они нарочно: папа придумал для него очень смешную игру. Зато Настя до смерти перепугалась, сама едва не лишилась чувств.
Хуже всего было то, что он так и не придумал никакой «легенды», пришлось сочинять на ходу, а голова работала туго, рассказ выходил до крайности сбивчивым и до идиотизма неправдоподобным.
— Понимаешь, Настюш, — блуждая по кухне взглядом в поисках подсказки, говорил Никитин, — у меня закончились сигареты, и я решил заехать в «Глорию», ну, знаешь, такой магазинчик на Челюскинцев… Ну и вот…
— Кончились сигареты? Но ты ведь вчера купил блок.
— Ну да, купил… Но оставил дома, а та пачка, что утром начал, закончилась… И вот, остановился я у «Глории», то есть не совсем у самой «Глории», потому что припарковаться там было негде, а чуть в стороне, в темном довольно-таки переулке… Вышел, и тут на меня напали… Местная шпана, ничего особенного. По обычной схеме: дядя, дай закурить. В общем…
Она ему не верила, совершенно не верила, смотрела трагически и стыдясь за него, что он так по-дурацки врет, и пугалась еще сильнее. Но о Веньке он все равно рассказать ей не мог. И потому начинал другую историю — выходило еще хуже и неправдоподобней.
— Видишь ли, один мой клиент попросил проследить за своей женой. Ну и вот… Я пошел за ней, и тут… Это было в глухой подворотне… На меня напали. Ударили по голове…
