уж, убегая:
– Ой, влетит мне сейчас… Она-то, Гестапо, небось, уж заметила! Ну, потом, потом. А то – вон, уж грядёт Гестапо!
Я с замершим сердцем обернулась.
По дороге в нашу сторону широкими шагами шла внучка Капитального. И лицо у неё было недоброе. Прямо вылитая Маруся.
Потом уж рассказали мне деревенские, что переехала сюда его внучка, за дедом присматривать. Блюдёт его строго.
Ну что ж, и слава Богу. Раз Гестапо на месте, значит, и Капитальный в порядке будет. Так что всё – капитально.
Интерлюдия. Простота
Почему вымерзшая на улице наволочка пахнет так вкусно? Что же в этом запахе?
Пахнет свежестью, морозом, весело пахнет. Почему-то – простором пахнет. Пахнет ладной жизнью. Пахнет очень по-родному. Пахнет хорошей судьбой всего рода: вот стирали-стирали, веками, и до сих пор – свежее бельё наше висит над нашей землёй. Детством она пахнет, потому и думается про весь род. Детством. Так она пахнет, что всё не нанюхаешься.
Выйдешь пройтись по деревне. До снега ещё далеко, но уже подмораживает, зовёт людей готовиться к зимней жизни.
И народ уже озаботился предстоящим поворотом в природе: укрывают, прячут под лапник, укутывают всё нежное, что растёт у них в садах.
Бочки дождевые стоят у домов все уже перевёрнутые вверх дном. Тоже дело, воду слили, а то заморозит её и разопрёт бочку.
В деревне человек всегда учитывает природу, не отгорожен он от неё, как в городе. Тут они вместе живут.
Завозят дрова. У одного дома только вчера привезли, целый кузов, свалили горой перед забором. Семья вся тут, с тачками бегают, нагружают, возят, вдоль солнечной стороны дома укладывают. Торопятся, чтобы до морозов высохли. А то гореть будут плохо, не согреют дом.
А на другом участке уже управились, дрова теперь сложены в открытом дровянике. Такой специально сквозным строят, чтобы проветривался, продувался. И дрова колодцами уложены, свободно, чтобы сохли побыстрее. Кубов пятнадцать, этого на зиму хватит.
От дровяника на протянутой к дому верёвке висит бельё постиранное, замёрзшее. Чтобы не провисла, не оборвалась, подпёрта верёвка посередине длинным шестом. Белья-то сколько, прямо белая стена получилась. Большая стирка тут была.
И хорошо делается. Чувствуешь, что жизнь налаженно идёт, добротное такое чувство лада тут. Дрова и бельё на верёвке очень хороши. Всего-то знания – что тепло будет и чисто. А как много.
Простые это чувства. В деревне всё просто. И полно простых забот. Таких, что если не сделаешь или отложишь, – не проживёшь.
Всякому действию здесь время своё обозначено, в соответствии с движением года. А под зиму все заняты одним – подготовкой к сильному холоду, к долгой заснеженности земли. Путь сквозь сотню дней впереди, путь длинный до тепла.
Звуки деревенские в холодные погожие дни отчётливо раздаются. Вот слышно, молоток стучит у ручья. Значит, Виктор деревянный мосток сколачивает из досок. Летом бросили там на тропинку железный лист от старой крыши, чтобы топкое место прикрыть. Да теперь льдом обмерзает тот лист, по зиме на такой наледи ноги переломаешь.
Жалуются бабы, вот и заменяет на деревянный.
А за ручьём соседи, муж с женой, косят и сгребают сухостой на болотине, таволгу сухую, коричневую уже осоку. Относят её охапками к дому и выкладывают по низу фундамента лохматым валом. К вечеру они избу по самые окна так завалят. Чтобы не поддувало снизу, от земли. Снегом как укроет тот вал, так лучшего согреву и не найдёшь.
Все вот эти дела – настоящие они. Ясна нужда, сделал – прок вот он, у тебя.
Душе от такого быта становится ясно. Не суетится она. Потому как ничего лишнего здесь нет. Суть жизненная тут понятна. И душа собственная тут заметна. Как на ладони она. Удивительно, но в деревенской простоте и заботе человеческая душа успевает больше. И себя сознаёт, и другого лучше различает. Человек, пришедший сквозь холод в гости, – Человек, дорогая иная душа. Согреть его хочется скорее.
Хорошо душе от дров в дровянике. От треска печи хорошо. От запаха промёрзшего чистого белья. И ещё – от птичьего возгласа.
Крикнет птица, перелетающая над пустым полем, – остановишься, разглядишь её. Вот тоже живая душа, приятно встретить.
Запахи к зиме редеют, нет ни летней пестроты, ни осенней духовитости. Теперь в морозном пустом воздухе каждый запах рассказывает о происходящем рядом с тобой.
Запахло по деревне тёплым духом сырой овечьей шерсти, прелого сена. Это там, на взгорке, чистят овечьи стойла к зиме, собирают в загоне навоз, пока не смёрзся. Развезёт его народ по огородам, в пустые грядки уложит, впрок, до весенней поры.
Заглянешь к соседке, а ещё из сеней слышен звонкий запах холодной капусты и укропных зёрен. Заквашивают тут капусту на зиму, весело стучит сечка по доске, режут, режут. Выходя уж, приметишь в сенях вёдра, полные воды, рядком вдоль стены. Толково они стоят. Вот пустые вёдра всегда сиротливо выглядят. А уж ведро, валяющееся на боку, – совсем беда. Простая вещь, а о многом говорит.
К вечеру народ с делами управится. И дрова все уложат, и бересту, облетевшую с них, что валялась на траве перед домом, соберут для растопки. Опустеет улица. Но долго ещё будет пахнуть тут свежим берёзовым сколом, влажной корой дерева.
А к холодной ночи по деревне главный запах всегда один: печным дымом пахнет. Тянутся из труб в небо дымные хвосты. Согревают люди свои дома. Хорошо. И просто.
Глава 9. Туличиха
Утро было погожим. А нога никак не попадала в тапок. Туличиха, сидя на кровати, шарила под ней босой ногой, вторая-то была уже обута. На полу перед кроватью разлеглись солнечные квадраты света, зажигавшие огнём рыжую краску. А тапок, нащупанный пальцами, опять ускользнул, ещё глубже. Матюгнувшись, Туличиха слезла с кровати, кряхтя стала на карачки, вытащила тапок. Обулась.
Тихо ворча, она натянула свои вечные сиренево-седые треники, плотно обхватившие широкие ноги. Вделась в свитер. Начинался день.
Звали её Татьяной, но деревенские, за глаза – только Туличихой. От фамилии Тулякова. Прозвище очень подходило к этой большой и мрачной женщине.
Пройдя через тёмные сени, захватив там миску с собачьей едой и что-то сыпанув в карман штанов, Туличиха вышла на крыльцо.
Погоды в ту осень стояли отменные. Сентябрьский день сегодня опять светился. Рыжий клён у калитки чуть шевелился от лёгкого ветра, порой прибегавшего с полей. Иногда с него медленно слетал один лист, ложась на зелёную ещё, густую траву. Над деревней висело лёгкое,
