сглотнул, обвел комнату взглядом и уже спокойней продолжил: — Да, мам, с Серым… куда, куда? Ну… в общем недалеко тут — скоро приеду! Да, мам — сыт… ага. Папе привет! Как свободней буду — позвоню… я тебя тоже люблю, мам! Пока, пока!
Он нажал отбой и несколько секунд смотрел в одну точку, безвольно опустив руку с погасшей «Нокией». Ах, как там было хорошо — на той стороне сигнала, прошедшего огромное расстояние. Спокойно и привычно. Он не представлял теперь, каково это — жить обычной жизнью. После сегодняшних приключений и борьбы за свою жизнь, ему казалось, невозможно будет вернуться к обычному своему существованию.
Однако, одернул он себя, все еще не закончилось — нужно звонить шефу. Слушая гудки, он выглянул в кухоньку и как раз вовремя — Андрей вытащил сумку из-под табурета и удивленно взвешивал ее на руке. Матвей, не убирая трубку от уха, сделал несколько шагов, крепко взялся за лямки и потянул на себя.
Андрей удивленно посмотрел на него, не отпуская, впрочем, сумки. И даже потянул ее на себя. Несколько секунд они пыхтели, перетягивая ее — пока Матвей сильным рывком не вырвал лямки из рук Андрея, да так, что тот почти потерял равновесие. Он возмущенно прошипел:
— Ты чего, корефан? Я ж ее, того… убрать хотел.
Матвей, вновь почувствующий всплеск раздражения, силой заставил себя успокоиться. Примирительно пробормотал:
— Не надо… это вещи моего друга… он очень просил их вернуть.
Мимолетно удивился — как эта чертова сумка пробуждает в нем какие-то потаенные, агрессивные, прямо-таки ревнивые реакции. Андрей пожал плечами, слегка натянуто хохотнул.
— А-аа… так бы и сказал… а то я подумал — деньги ты там прячешь!
В это время в трубке раздался хриплый голос шефа.
— Алло! Слушаю!
Матвей с облегчением выдохнул и вежливо произнес.
— Добрый вечер, Владимир Петрович! Это я — Матвей Подгорный…
Глава 5
И снова Матвея разбудил запах еды. Только теперь это был запах жарящейся яичницы. Матвей с трудом разлепил тяжелые веки, выползая из мутного болота бреда, который мучил его всю ночь. Невыносимо болели все мышцы, икры свело, и было трудно дышать. Он приоткрыл один глаз и тут же закрыл его — сквозь щель в неплотно закрытой шторе пробивался невыносимо яркий луч солнечного света. Он потянулся на слишком коротком для него диванчике, по очереди проверяя конечности — к счастью, все оказалось на месте. Собрался с силами, открыл оба глаза, осмотрел узенькую комнатушку, в которой спал и снова устало их прикрыл.
Нестерпимо пахло. Матвею пришлось напрячься, чтобы понять — пахло от него самого. Он мысленно покачал головой — как быстро мужчина, без соблюдения правил гигиены превращается в воняющее и обросшее существо. Мужик должен быть могуч, вонюч и волосат, на память пришла старая поговорка. Хотя сам Матвей считал иначе. Цивилизация дала вчерашнему варвару много хороших и полезных приобретений — прогресс, культуру и искусство, но самое главное, по мнению Матвея, она дала человеку возможность содержать свое тело в чистоте. И именно это отделяло человека разумного от дикого и вонючего дикаря.
Он поморщился, вновь открыл глаза. Как будто дождавшись сигнала, воспоминания вчерашнего дня, терпеливо ожидающие на границе сознания, неудержимым потоком хлынули в его многострадальную голову.
После доверительного, очень удивившего его, разговора с шефом, который очень сочувственно выслушал все матвеевские приключения и пообещал утром выслать за ним машину со своими помощниками, они долго сидели втроем за накрытым столом. Пили водку и ели принесенные Гюльчатай продукты, а потом пели афганские песни, хотя если сказать по правде — пил, ел и пел больше всех разгоряченный Андрей. Матвей, усталый и измотанный прошедшим длинным днем, захмелел после первой же рюмки и сидел, поклевывая носом, изредка копаясь в своей тарелке. Гюльчатай, с жесткой и прямой спиной, сидела в темном углу, куда едва проникал свет тусклой лампочки и откуда изредка поблескивали ее глаза. К алкоголю она так и не прикоснулась, пожевала кусок хлеба и затаилась в своем углу.
Зато Андрей разошелся не на шутку — сам себе наливая, жадно закусывая, он рассказывал о своем военном прошлом, сыпал анекдотами и под конец достал откуда-то старую гитару и начал голосить тягучие и надрывные армейские песни. В конце концов для Матвея все это слилось в нескончаемый и почти неразличимый словесный поток, который колыхал слой табачного дыма под потолком. Собравшись с силами, он прервал этот сон наяву и вышел во двор, снова треснувшись об низкую притолоку.
На улице царила поздняя ночь. Дневные тучи разошлись, изорвались на серые лоскуты и свозь них яркой фарой колол в глаза народившийся месяц. Явно похолодало и изо рта Матвея вырывался слабый парок. «Осень», — подумал Матвей, — так неожиданно и ненавязчиво истончилось и сгинуло это лето. Очередное лето его никчемной жизни.
Матвей глубоко вдохнул холодящий воздух, втянув при этом и запах топящейся печки, и запах близкого сена, навоза и духманистого, молочного запаха какого-то домашнего скота. Выдохнул и прикрыл глаза, на секунду вернувшись в детство и бабушкину деревню. Тихо засмеялся — господи, хорошо-то как. Завтра, когда все это кончится, он возьмет старые отцовские «Жигули», уговорит маму, и они махнут в деревню. Триста километров — пустяк! Хотя бабушки уже давно не было, но дом остался, тщетно ожидая новых жильцов. Они растопят печку, затопят баньку и будут целый вечер пить чай и говорить. Как давно они не говорили просто так…
Он еще раз вдохнул вкусный воздух и вернулся в дом, сумев вовремя пригнутся и миновать очередного благословения гостеприимного дома.
Взяв сумку, и пожелав всем спокойной ночи, он пробрался в комнату, оставив в кухне и окончательно осоловевшего Андрея, и сидящую черной неподвижной кочкой Гюльчатай. Усталость и алкоголь смягчили суровую реальность, покрыли ее мягким защитным велюром — все сделалось тягучим и дружелюбным. С трудом раздевшись и бросив сумку под голову, он рухнул на узкий диванчик и мгновенно погрузился в благословенный сон.
Тем жестче и неприятнее было пробуждение. Матвей опять ощутил боль так и не отдохнувшего тела, и попробовал разобраться с очень беспокоящим его образом. Он не мог понять его — сон это был или неприятная явь.
А привиделось ему, когда среди ночи он ни с того ни с ч его неожиданно проснулся — стоящие возле него в сумрачном лунном свете Андрей и Гюльчатай.
