— Мама, ты куда? Ты же сказала, что у тебя сегодня выходной? — удивленно спросила девочка.
— Я на минутку, — поспешно ответила Олеся, обуваясь.
«Ну, вот для чего он приехал к ее дому?!» — все недоумевала она, пока шла к недешевой тачке опера, темной громадиной выросшей прямо напротив ее калитки. Подойдя ближе, она несколько секунд постояла в ожидании, что тот выйдет из машины. Едва сдержалась, чтобы не обернуться на кухонное окно, откуда, вероятно, за ней наблюдал ее временный постоялец. А в следующий миг дверь со стороны переднего сидения распахнулась, и из салона на нее насмешливо глянул Кирилл. Его нижняя челюсть усиленно работала, нажевывая жвачку.
— Тебе особое приглашение нужно?
Олеся с большой неохотой села в машину. Едва дверь захлопнулась, как авто тут же тронулось с места.
— Кир, что это значит? Куда ты меня везешь? — Олеся беспомощно оглянулась на свой дом, скрывшийся за поворотом.
В салоне стоял терпкий запах табака и ароматизаторов, которыми было увешано все авто, отчего у нее слегка закружилась голова.
— Ты задаешь слишком много вопросов, — заметил опер недовольно, не удостаивая ее взглядом. Он резво шарил глазами по сторонам, словно выискивая укромный уголок, куда бы можно было свернуть.
Впрочем, уехали они не столь далеко. Доехав до лесополосы, которая начиналась за частным сектором, опер остановил машину, заглушил двигатель.
— Вообще-то у меня дочь дома, я ей сказала, что ухожу на минутку, — Олеся, убедившись, что вокруг нет ни души, недоуменно взглянула на Кирилла. Зачем они здесь?
— Она же не одна, — надув из жвачки огромный шар, Кир со звонким щелчком лопнул его и, развернувшись к Олесе, обвел ее пристальным взглядом.
Девушка вспыхнула. Откуда он знает, что Женя снова у нее дома? Неужели следил? Но зачем?
— Да успокойся ты, — усмехнулся опер и выплюнул жвачку в окно. — Если тебе так нравятся бывшие уголовники, что ж тут поделаешь?
— Кир, зачем ты приехал? — не выдержала Олеся, которой были неприятны его слова. Заговорила мягко, спокойно, надеясь достучаться до той части его натуры, которая еще не совсем утратила всю человечность. — У меня сегодня выходной…
Наткнувшись на его колкий взгляд, она замолчала. Выражение его лица резко изменилось, стало серьезным и даже злым.
— Выходной, — согласился он. — Но не для меня.
Олеся почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Ты же помнишь, что обещала мне быть очень благодарной? — опер протянул ладонь и провел пальцами по ее щеке. Несмотря на внутреннюю дрожь, прикосновение обожгло кожу. — Ведь ты же хочешь, чтобы дочка по-прежнему оставалась с тобой?
Девушка закусила губу.
— Ты же не забыла, о чем тебе вчера говорили? Достаточно одного слова, чтобы к тебе нагрянула проверка из органов опеки, — все так же спокойно и безразлично продолжал он, — и тогда дочери тебе больше не видать.
— Завтра я работаю, и тогда… — тихо проговорила Олеся, когда он сделал многозначительную паузу, но он не дал ей договорить:
— Ты, что, совсем дура или как?! Я тебе сказал, никаких «завтра» я ждать не собираюсь! — тоном, не терпящим возражений, заявил он и, распахнув дверь, вылез из салона, переместился на заднее сидение. — Сюда иди.
— Кир, мне домой нужно… Меня Настя ждет…
— Тем более не теряй времени, раздевайся, — поторопил ее опер и хмыкнул: — Ломаешься, как целка!
Чувствуя, как внутри растет сопротивление, с которым трудно справиться, Олеся вышла из машины, взялась за заднюю дверцу.
— А что у нас с лицом? — притворно удивился Кир, явно наслаждаясь ситуацией и зависимым положением девушки. — Ну-ка, покажи мне всю свою радость от моей компании!
Но, даже если бы Олеся и захотела, то все равно не смогла бы изобразить на лице ни малейшей радости. Это ночью на работе она могла переключаться, а днем она была прежде всего матерью. И сейчас Кир тащил ночную грязь в ее с виду приличную жизнь, в ее тихое семейное счастье. В счастье их маленькой семьи.
Последующие полчаса тянулись слишком долго. Олеся приложила немало усилий, чтобы убрать с лица всю ненависть, которую испытывала к этому человеку, еще больше — чтобы вытерпеть омерзение от его прикосновений, чтобы превозмочь тошноту, когда приходилось «ласкать» его. Когда же все наконец закончилось, ее ждало новое потрясение.
— Дружок твой, Крестовский, — неожиданно спросил Кир, — у тебя живет?
Стоя у машины, он курил и наблюдал за тем, как Олеся вытирается влажными салфетками, упаковку которых он «заботливо» швырнул ей. Видя ее ошеломление, он повторил:
— Что у тебя с ним? Вы вместе? Спишь с ним?
— Что?! Нет! — Олеся была потрясена. — Нет, он просто…
Опер ее не дослушал. Отшвырнув от себя окурок, он распахнул дверцу машины и сел на водительское место. До Олеси донеслось его язвительное:
— Ну, да, конечно, ты же у нас девушка приличная — ни капли в рот, ни сантиметра в ж**у!
Ее затрясло. Несмотря на то, что была поздняя весна, она замерзла. Почти полчаса в полураздетом виде в прохладный вечер заставили кожу покрыться мурашками. Однако сейчас Олеся подозревала, что морозило ее не от температуры окружающего воздуха.
— Короче, пусть продолжает жить у тебя, — приказал Кир, жестом показывая, чтобы она поторапливалась.
— У меня? — эхом повторила Олеся, натягивая на озябшие плечи кофточку. — Но зачем?!
Ответить Кир удосужился только тогда, когда она устроилась на сидении рядом с ним. Порывшись в бардачке, он сунул ей в руки фотографию.
Олеся перевела взгляд на фото, затем снова подняла глаза на опера, спросила растерянно:
— Кто это?
— Дружок твоего Креста, — ответил опер и пояснил: — Валентин Томилин, он же Валет. Тоже не так давно освободился из мест не столь отдаленных.
— Я не понимаю, какое я имею к этому отношение, — все еще недоумевала Олеся.
— Тебе и не нужно ничего понимать, — скривился от ее непонятливости Кир. — Все, что от тебя требуется, это сблизиться с Крестовским, если ты этого еще не сделала.
— Что значит «сблизиться»? — глаза Олеся округлились. — Я не буду с ним спать!
— Конечно, не будешь, — обращаясь к ней, как к маленькому ребенку, улыбнулся Кир. — Ты же спишь со мной, — он замолчал многозначительно и гаденько улыбнулся: — и еще с кучей мужиков! — Сам же хохотнул своей шутке.
А через какую-то секунду выражение его лица снова резко изменилось, отчего Олесе стало страшно.
— Надо будет, будешь спать и с ним, и с его другом, — мрачно процедил он, чуть подавшись к ней, — и с любым, с кем я скажу! — Он облизал губы, обдав Олесю презрительным взглядом, и продолжил, как ни в чем не бывало: — А сейчас слушай. Сблизишься с этим Крестом так, чтобы он мог доверять тебе все свои секреты, словно священнику на исповеди. Пусть чувствует в тебе единственную родную душу, которая его понимает. Потом сама попросишь его, чтобы с друзьями познакомил, типа, хочешь узнать его лучше. Будешь слушать все их разговоры.
