— закинул я удочку. Вспомнилось вдруг, как тот самый Столыпин с сельской общиной боролся, полагая, будто именно она тормозит развитие отечественного земледелия. — Будто, ежели разделить землю между семьями, а не общинами, так и лучше станет.
— Может и так, — блеснул очками Прозоров. — Но то, что хитрить да лукавить такой хозяин точно меньше станет. Иначе, кто же к нему осенью зерно покупать приедет, ежели он всех обмануть норовит?
— А потом, он свой надел между сынами поделит, — Булычев смотрел далеко вперед. Отличное качество, для коммерсанта, мне кажется. — А те, промеж своих. И придут внуки к деду с вилами да топорами ругаться, когда семьи свои прокормить не смогут…
— Это неизбежно, — пожал плечами я. — На всех земли не хватит, как ее не дели. Даже если распахать целинные земли в Степном крае и в Сибири, наступит момент, когда отцам нечего будет дать младшим сыновьям.
— Вы так спокойно об этом говорите, Герман Густавович, — качнул бакенбардами Чарыков. — Словно бы такая ситуация к лучшему.
— Десять лет назад, в Томске, мы с компаньонами выстроили железоделательный завод, — издалека начал я объяснять. — Тяжело в Сибири с железом. Думали, товар наш, как горячие пирожки на ярмарке разлетаться станет.
— Я и сейчас частенько сырье чесальное, лен да щетину, на железный инструмент меняю, — кивнул Прозоров. — Кабы еще сам металл обрабатывать мог, совсем хорошо бы вышло.
— Не вышло бы, — не согласился я. — Мастеров да рабочих вы где брать стали бы? С уральских заводов — не пойдут. Им и там хорошо живется. А больше и негде. Мало у нас мастеров. Из Европы, разве что, немца какого-нибудь выписать…
— Ну вы же как-то смогли…
— Я людей из Санкт-Петербурга сманил. Инженера даже отыскал. А остальных рабочих уже в Сибири, с бору по сосенке, насобирали. Не хотят крестьяне в дымных да шумных цехах деньгу зарабатывать. Им землю подавай. Не было бы ее, земли — я имею в виду, так и у промышленников больше рабочих бы стало. А наделы у крестьян больше. И, может быть, те земледельцы, коих вы, Яков Алексеевич, справными хозяевами назвали, детей своих учиться отправили бы.
— И что с того? Умничали бы только больше, ученость свою напоказ выпячивая.
— И это будет, — усмехнулся я. — И умничать станут, и городиться ученостью. Только тогда и мастеров больше станет, и в инженеры вперед армии стремиться будут. Почетно это станет, и прибыльно. Вот чего я хочу!
— При церквах уже много в каких местах грамоту детишкам дать стараются. А толку-то? В университеты их все одно не возьмут. Да те и сами не пойдут — дома и при недороде без сухаря не оставят. А в городах с хлеба на воду перебиваться ради науки? Да еще вечно шутки тех студентов, что из семей побогаче, слышать? Нет уж. Увольте.
— Господина Ломоносова это не остановило, — вставил свои две копейки Чарыков.
— Ломоносов из поморов, — отмахнулся Булычев. — Те на рыбе да на соляных промыслах. Им голодно жить позорно. Вы селения их видели? Таких хором не у каждого купчины в России найдешь.
— А Поморье что? Не Россия? — сделал вид будто бы не понял я. Дед — тот еще, из другой, первой жизни — тоже четно разделял Сибирь и Россию. Вроде страна-то одна, но Сибирь отдельно, а Россия — сама по себе.
— Да там половина люда попервой на нордике говорить учится, после уже на русском, — засмеялся Прозоров. — То ли Русь-Матушка, то ли фактория норвегов. С первого взгляда и не поймешь. Я ведь изначально из Архангельска планировал товары свои в Европу доставлять. Думал, приеду в Поморье, благодетелем для местных стану. Они на своих судах грузы и повезут.
— Да вы что? — удивился Булычев. — Не ведали что ли, что они чужих и понимать откажутся. Вот были бы вы с кем из них в родне, тогда бы и сладилось…
— Да-да, — поморщился миллионер. — Потом и я это понял. Да и трудно там. Бездельников мало. Груз на судно грузить — вези своих. У нас, мол, грузчиками даже умалишенные не робят. А как нужно было корабль к причалу подвести, и вовсе отдельная сказка. Лоцмана еле уговорил, умаслил. Важный такой, словно это его море, и его причалы…
— Теперь из столицы грузы отправляете? — уточнил я.
— От туда, — согласился Прозоров. — Тоже не так просто оказалось все сладить. Но справился. В эту навигацию двенадцать кораблей отправлять буду.
— И к германцу тоже?
— И туда. А вы, ваше высокопревосходительство, почему интересуетесь?
— Война у них, — пожал я плечами. — Мы сохраняем дружественный нейтралитет, но если в свару вступит Англия, немецкие порты станут недоступны. Бритты всегда с блокады морских перевозок битву начинают. Искренне рекомендую ту часть, что немцам предназначена, все-таки в этот раз чугункой перевозить. Во избежание недоразумений, так сказать.
— Война… — протянул в задумчивости богач. — Полагаете, до осени не закончат?
— Полагаю, и до следующей осени не справятся, — развел я руками. — Пока землю обильно кровью не напоят, не успокоятся. Франкам обида не даст за поражение в прошлой сваре. А германцам — честь. Стыдно им будет ни с чем из битвы выходить.
— А англичанам там чего нужно? У них-то земли никто не отнимал, и парадом по их столице никто не маршировал.
— Им сильный сосед не нужен. Франки, хоть и деньги имеют, и корабли стальные, а все равно Гранд Флиту не соперники. А немцы, если им время дать, серьезным врагом станут. Опасаются в Лондоне, что Берлин, силы соберет, и кусок колоний у соседей требовать начнет. Да и по части товаров немцы все больше с англичанами соперничают. Там, где раньше было: «или английское, или не качественное», теперь «немецкое или английское».
— Да ну что вы, ваше высокопревосходительство! Скажете тоже. Где английское, а где немцы,
