Я насчитал семеро детей, маленьких тут не было, поэтому за ними никто не присматривал, но Кирюшки среди них не обнаружил. Сердце дрогнуло, до того заволновался. Тревога за собственного сына была крайне непривычным ощущением. Такого я еще никогда не испытывал, и даже потер грудину, почувствовав, как кольнуло сердце.
– Вы Кирилла не видели? – быстро спросил я у детей, которые застыли, обратив на меня внимание.
– А он нытик! – крикнул один из них, высокий и чернявый, и я смутно вспоминал, чей он ребенок. Кажется, племянник Макса, сын его старшего брата. Когда у тебя нет детей, все они кажутся на одно лицо, да еще так быстро растут. Ромка живет в Германии, поэтому редкий гость, еще бы мне помнить его детей.
Слова парнишки насторожили.
– Почему нытик? Что у вас тут случилось? Давайте-ка разбирайте свою конструкцию и возвращайте стулья на место, скоро Новый год, – скомандовал я, впиваясь взглядом в наглого пацана.
– Ничего не случилось. Мы его не трогали! – стал защищаться Максов племянник. – Он играть с нами не стал, ушел с Сонькой.
– Куда? – спросил я коротко, чтобы не тратить время.
– В Сонькину комнату, – буркнул он, нехотя стягивая одеяло с импровизированного шалаша, а я немедля вышел из мансарды, проходя по коридору в комнату дочки Суворовых.
Соня и Кирюха дружат? Постучался в дверь белого цвета и зашел после короткой паузы. Не знаю, чего я ожидал увидеть, но точно не уткнувшегося лицом в подушку Кирюху, а рядом с ним на розовой круглой кровати – Соню в нарядном голубом платье, похожую на куклу. Огромные глаза, длинные волосы, губы бантиком – вся в маму. Копия. От Суворова ничего не досталось девочке.
В отличие от нее, сын не нарядился, а оставался в обычной футболке и джинсах. И меня обуяла злость, которую пришлось сдержать в присутствии детей. Пока ребенок страдает, его мать наводит марафет, кокетничая с итальянскими мачо.
С этим нужно что-то делать. Меня не устраивает, что мой сын шастает по дому без присмотра, и пусть он не маленький и остальные дети точно так же одни. Рассуждая о безопасности и чувствах своего ребенка, я становлюсь абсолютно нерациональным.
– Что случилось? – поинтересовался я у Сони, проходя в комнату и встречая удивленный взгляд девочки. Она вскочила с кровати и встала напротив меня, хлопая красивыми карими глазами.
– Кирюша расстроился, что с ним на празднике не будет папы, – совершенно беззастенчиво сдала друга девочка, а я скрипнул зубами.
Опять этот отсутствующий отец, который портит настроение моему ребенку! Я пообещал себе в этот момент, что костьми лягу, чтобы этот командировочный вечно пропадал на фестивалях и не совался ни к моему сыну, ни к своей бывшей жене. Я им без промедления обеспечу статус бывших. Приказывая себе остыть, я прошел в комнату и уселся на диван, потеребив мальчика за плечо, а он вскочил и букой поглядел на подругу.
– И ничего я не плачу, – прогундосил, вытерев тыльной стороной ладони красный нос и пряча глаза.
– А что делаешь? Чего в шалаш с остальными не играете? Рука всё еще болит? – спокойно спросил я, совершенно точно понимая упрямое нежелание ребенка показаться нытиком. Сам таким был в детстве. Чтобы меня в плаче уличили – да ни за что! Хрен вам! Вот подраться, навалять кому-то – самое то было.
– Нам и тут весело, – буркнул Кирюха, поглядывая на Соню. – Просто не хотим играть с остальными. А рука нормально, – сказал он и пошевелил рукой, делая вращательное движение, – как будто ничего и не было.
– Это хорошо, но надо на праздник идти, а вы тут вдвоем сидите.
– Мама Кирюши придет и переоденет его в нарядное, – доложила Соня.
– Его мама занята, но я могу помочь с одеждой, – предложил я, надеясь, что справлюсь с таким простым делом. – А ты, Сонь, можешь, если хочешь, пойти вниз. Там внизу салон красоты открылся.
– Я знаю, – с умным видом кивнула девочка, – у нас на шесть часов назначено, – сообщила она, посмотрела на часы с кукушкой и расширила глаза от ужаса. – Спасибо, что предупредили, дядя Гриша! – воскликнув, она выбежала из комнаты не прощаясь, спеша к исконно женским занятиям, а я снова встретился взглядом с Кирюхой.
– А теперь давай по-мужски поговорим, – позвал я его, похлопав ладонью по месту на кровати рядом с собой. В совершенно девчачьей розовой комнате я впервые разговаривал с сыном наедине. От этого ощущения засосало под ложечкой – слишком непривычно, странно и волнительно. Я даже его трогать боялся, как будто мог причинить боль. И говорить было трудно, но и уйти невозможно.
Все его слезы как свои ощущал, хотел забрать всю его боль и уничтожить обидчиков. Оказывается, иметь ребенка непростая задача.
– Я не мужик, я нытик, – понуро опустив голову, сказал сын, разглядывая пол.
– Это кто так сказал?
– Я сам сказал, я ною. Расплакался, как девчонка, – он снова вытер под носом рукой, а я поискал глазами какой-нибудь платок, но не нашел и позвал Кирюху умываться в ванную. – Давай умойся холодной водой, а то лицо будет опухшим и все узнают, что ты плакал.
– Они и так знают, видели, как я расплакался, когда папа на звонок не ответил, я поэтому не пойду за стол, буду тут сидеть. Чтобы никто не обзывался.
Кирюха убивал меня такими речами, стоя в маленькой ванной комнате, примыкающей к детской, и вытирая вымытое лицо белым полотенцем.
– Слушай, – я посадил сына на край ванны и присел на одно колено, держа его одной рукой за плечо, – нельзя в Новый год одному быть. Ты же знаешь: как Новый год встретишь, так его и проведешь?
– Правда? – нахмурился мальчик, явно недовольный такой перспективой.
– Конечно. А кто обзывается, тому ты сразу в нос давай, – потряс я кулаком перед лицом мальчика, а он удивился.
– Мама говорила, что драться нельзя.
– А как же тогда себя защищать, если на тебя нападают?
Он покивал, как бы подтверждая мои слова, и задумался.
– Тогда я, наверное, пойду на праздник… – проговорил он неуверенно.
– Конечно, пойдешь, – заявил я без сомнений. – Опять же, Дед Мороз со Снегурочкой придут с подарками. И я тебе подарки привез и положил под елку. Ты же хочешь посмотреть?
