я замечталась, и вместо этого ответила на вопрос:
– Джирон вышел из Лиги пару веков назад. Обычно отступники держатся особняком и скрываются, но Джирон быстро создал целую сеть, которая поддерживает его сомнительную деятельность и преступления. Уже несколько десятков лет он не пачкает руки.
– Как мафия? – поразилась я.
– Да, и уничтожить их так же тяжело.
– Финиш! Меня хочет прибить бессмертная мафия. – Большой глоток джин-тоника достиг моего желудка и помог немного притушить панику. Это и серьезный взгляд Люциана, когда он произнес:
– Я этого не допущу.
Он откинул волосы со лба. Я успела привыкнуть к этому жесту.
– Использовать меня было ошибкой. Джирон, должно быть, под большим давлением, раз пошел на такие рискованные меры. Жалко, что память Викториуса защищала печать.
Хотя мне не понравилось услышанное, я не могла не улыбнуться, вспомнив об эпатажном сиреневом павлине.
– Похоже, он по-настоящему на тебя запал, – поддразнила я Люциана. Он хмыкнул и налил себе еще.
– Викториус хорошо знает правила игры, иначе он бы не поднялся так высоко у Джирона.
– Что ты имеешь в виду под «так высоко»?
– У отмеченных праймусом существует своего рода иерархия. Чем мощнее у человека печать, тем выше его положение среди приближенных. Видела символы у него на шее? – спросил он. Я кивнула. – Это метка Джирона. Она – как контракт на особых условиях до самой смерти. Викториус продал душу своему хозяину.
– Ты прикалываешься? – вырвалось у меня. Люциан озадаченно посмотрел на меня.
– А ты думала, истории, где люди продают душу дьяволу, взялись сами собой из воображения писателей?
Самонадеянность Люциана испытывала мое терпение, но еще сильнее я злилась на саму себя. Всего за несколько дней мой мир перевернулся с ног на голову, а у меня все еще постоянно отвисала челюсть, когда я натыкалась на новое откровение. Почему я никак не могла привыкнуть? Мне определенно не понравилось висеть в петле неведения. С твердым намерением свести на нет свою способность удивляться я залпом допила коктейль, усердно игнорируя ухмылявшегося праймуса. А стакан-то был не маленький…
– Значит, Джирон коллекционирует души… – я вернулась к теме. По мышцам прокатилось ощущение расслабленности: джин начинал действовать. Люциан потянулся за графином.
– Не совсем так. Души – это чистая энергия. Их нельзя коллекционировать, как почтовые марки. Метка Джирона – это договор, который – помимо всего прочего – после смерти Викториуса переправит высвободившуюся энергию его души Джирону.
Он наполнил оба стакана, не замечая, как мастерски я контролирую свое лицо. Гордясь собой, я как можно более уравновешенно спросила:
– А что происходит с душами других умерших?
– Почему ты меня об этом спрашиваешь? – со смешком возмутился Люциан. – Может, нас и называли божественными, но это еще не значит, что мы и есть Бог.
Мой рот открылся сам собой:
– Ты веришь в Бога?
«Вот блин…» А вот и он, с недавних пор такой знакомый мне шок. Люциан поморщился, как будто мой вопрос сделал ему физически больно.
– Эй, ты пользуешься тем, что я пьян, чтобы меня разговорить?
– Ты? Пьян? – фыркнула я.
– Конечно, еще двенадцать таких, – он постучал указательным пальцем по стакану, – и я слегка опьянею.
– Так нечестно. Я уже опьянела, – неожиданно я икнула, словно организм решил подтвердить мои слова. А потом еще раз. «Наверно, надо было что-нибудь съесть», – поругала я себя.
Тогда мне пришло в голову, что стоит притормозить с джин-тоником. Как бы заманчиво это ни звучало, не могла же я напиться в доме у бессмертного, прямо внутри скалы.
– Хорошо, тогда будем играть честно. – Люциан спрыгнул с дивана, чтобы порыться в шкафчиках на кухне. – За каждый твой вопрос мне я задам один тебе.
Это очень напоминало фильм «Молчание ягнят», но я не смогла найти подвоха.
– По рукам, – через плечо прокричала я на кухню. Единственным ответом был звон посуды и звук рвущейся упаковки. Если бы мир вокруг меня так не кружился, я бы обернулась посмотреть, чем он там занимается. А так мне оставалось только гадать и разглядывать пустой диван перед собой.
– Итак: ты веришь в Бога? – допытывалась я. Снова шуршание, и наконец-то приглушенный голос Люциана. «Он что, с головой в шкаф залез?»
– Во всяком случае, я верю, что есть кто-то, кто причастен ко всему, что с нами происходит. А Бог ли это, судьба или что-то еще, мне по большому счету все равно.
Скоро он вернулся в поле моего зрения. Подражая официантам, в одной руке он нес сразу несколько тарелочек с закусками, а во второй – снова полный графин.
– Другой еды здесь, к сожалению, нет. Тимеон не любит заполнять продуктами свои убежища.
«Ого, я так плохо выгляжу, что он решил помочь мне протрезветь? – Но когда сам Люциан зачерпнул большую горсть орешков кешью, я мысленно пожала плечами: – Начну волноваться, когда он предложит мне кофе».
– Ты постоянно твердишь об этом Тимеоне, как будто ты с ним знаком. Он праймус? А если да, как он допустил, чтобы его именем назвали бесполезные ворота посреди леса?
Люциан бросил на меня осуждающий взгляд.
– В качестве исключения я дам тебе фору в один вопрос – но только из уважения к хозяину дома. – Он скрестил ноги. – Тимеон очень-очень старый праймус. Прошли столетия с тех пор, как он отгородился от мира, и ему безразлично, кто там что называет в его честь. В его убежищах может останавливаться кто угодно, но есть определенные правила, – объяснял Люциан. – Эти укрытия – что-то типа Швейцарии. В сущности.
«Нейтральная территория, значит?» Звучит не так плохо. Люциан откашлялся и напряженно посмотрел на меня: у нас же была договоренность.
– Валяй!
– Сколько тебе было лет, когда твой отец от вас ушел? – захотел он знать.
– Двенадцать, – если так пойдет и дальше, я спокойно продержусь до конца этой сделки. Моя очередь.
– Если душа Викториуса уже принадлежит Джирону, почему он тогда просто его не убьет и не получит свой «душевный энергетик»?
Люциан непринужденно махнул рукой и закинул в рот еще парочку орешков.
– Это была бы пустая трата ресурсов. Человеческая душа – это как… дойная корова. Живой она намного полезнее. Ее можно каждый день доить и периодически подкармливать. И только когда она состарится и перестанет давать молоко, ее убьют и съедят всё мясо. Так всегда бывает, кроме крайней необходимости, естественно.
«Эммм…»
– Вау, это было до такой степени неполиткорректно, что я даже не знаю, как реагировать.
Люциан невинно пожал плечами, что можно было трактовать как: «Ты сама спросила». Потом он запил орехи оставшейся половиной стакана джин-тоника и долил себе еще. Он пил уже пятый стакан.
– Теперь я: ты видела отца после развода?
Опять легкий вопрос.
– Нет.
Я продолжила:
– У меня есть душа?
– Да, – он так
