— А что за письма? — спросила я.
— Как интересно, — проронила я.
— Маш, честно говоря, я хотел тебя попросить прочитать их и рассказать потом мне.
— Я с огромным удовольствием, мне не трудно.
Илья открыл кейс и отдал мне толстую пачку писем, на которых размашистым мужским почерком было написано: «Единственной моей, Леле…» От писем веяло грустью и тайной.
Сославшись на усталость и жару, я попросила Илью отвезти меня домой. Лариска сначала запротестовала, но, взглянув на меня и вспомнив про мою бессонную ночь, смирилась.
Дома, я быстро приняла душ, поставила на беззвучку телефон и, усевшись поудобнее на софе, развязала бечевку на письмах. Получив свободу, пачка писем рассыпалась веером, и я достала из конверта листок…
«Дорогая, любимая Леля, моя Лелечка! Кажется, это последнее письмо, которое я тебе пишу… Болезнь за последние месяцы сделала свое подлое дело и практически лишила меня сил, и все же я пишу, в надежде, что когда-нибудь ты прочтешь эти письма. Их немного, всего пятьдесят. Ровно столько писем, сколько лет я прожил без тебя…»
Глава 19
Насыщенные выходные сменились понедельником-трудягой.
С утра я сварила крепкий кофе, чтобы взбодриться и набраться храбрости для разговора с Феликсом. На душе было препротивненько: вот так, из-за безобразной шутки Ивана-дурака, я лишаюсь любимой работы и умного руководителя. Отпивая кофе маленькими глотками, я наслаждалась вкусом и ароматом напитка и прокручивала в голове сценарий беседы с Феликсом о предстоящем увольнении. Ничто не нарушало тишины в квартире, кроме настенных часов, подаренных бабулей, и идеально вписавшихся в новый интерьер. Эти часы я полюбила с детства: было в них что-то мистическое и притягательное. Вот и сейчас я завороженно смотрела на поблескивающую золотом стрелку. «Бом, бом!» Мелодичный бой часов напомнил: мне пора.
Я подошла к зеркалу и внимательно всмотрелась в свое отражение: аккуратно уложенные волосы, идеальный макияж, кремовая блуза, юбка-карандаш чуть выше колен. Просто и со вкусом. Я достала любимые лодочки Basconi цвета беж и сумочку в тон туфлям. «Аристократично!» — удовлетворенно подумала я и шагнула за дверь.
Офис встретил меня тишиной и прохладой. Я поторопилась зайти в свой кабинет, чтобы случайно не столкнуться с кем-нибудь из коллег. Почему-то начали дрожать коленки. «Не сметь!» — приказала я себе, открывая дверь, и замерла у порога. На столе в высокой вазе гордо красовались белые розы, на нежных лепестках в утренних лучах солнца поблескивали капельки воды.
— Доброе утро, Мария!
Я обернулась и встретилась глазами с Феликсом.
— Доброе утро, Феликс Александрович!
— Выглядите замечательно! — Потом он слегка понизил голос и продолжил, перейдя на ты: — Эти цветы для тебя.
— Спасибо, я очень люблю розы.
— Значит, я угадал.
— Феликс Александрович, я написала заявление… по собственному.
Лицо Богуславского помрачнело.
— Жду вас, Мария, у себя, через двадцать минут, — официально произнес он.
— Да, конечно, — тихо ответила я.
Рабочий день начался, и офис зажил привычной жизнью.
Я включила компьютер, чтобы проверить электронную почту. Жирным черным шрифтом выделялись около полусотни непрочитанных писем, одно из них сразу привлекло мое внимание. Любопытство требовало: «Немедленно прочти!» Но я взяла себя в руки и твердо решила, что открою письмо только после беседы с Феликсом.
Через двадцать минут я вошла в приемную генерального и сразу наткнулась на наглый оценивающий взгляд Эллочки.
— Доброе утро, Мария, вас ждут, — выдала она, презрительно поджав губки, словно хотела плюнуть мне вслед.
— Доброе, — ответила я и, открыв дверь, поторопилась скрыться за ней от Эллочкиного взгляда, сверлящего спину.
— Маша, для начала присядь, выслушай меня и не перебивай, — произнес Феликс каким-то странным тоном. — Может, кофе?
— Нет, спасибо.
— Не буду ходить вокруг и около, сразу скажу: заявление на увольнение я не подпишу.
— Но я…
— Это во-первых. Далее, я, также, как и ты, шокирован случившимся в пятницу, но я не верю, что в этом виновен мой заместитель. Это во-вторых. И в-третьих: исходя из вышесказанного я попросил провести расследование в офисе и найти истинного виновного.
— Но я… Я не знаю, как мне себя дальше вести.
— Маш, — уже более мягко обратился Феликс, — веди себя как обычно! Я не намерен терять ценного сотрудника из-за чьей-то дурацкой выходки.
Я сидела и понимала, что вся моя заготовленная речь рухнула, как карточный домик. Лариска оказалась права: не прилагая больших усилий, Феликс обезоружил меня, и я сдалась.
— Ну что, договорились?
— Да.
— Тогда желаю хорошего рабочего дня!
— Спасибо!
Я встала и невольно поймала восхищенный взгляд Феликса. Щеки-предатели зарумянились. Я поторопилась к спасительной двери, нажала на ручку и оказалась в объятиях Ивана, шагнувшего навстречу.
— Доброе утро, Метелкина! Нарушаете субординацию, по всем вопросам ко мне, нехорошо прыгать через голову.
У меня на языке уже крутилась гадкая фраза в ответ, но Феликс, словно почувствовал в воздухе надвигающуюся грозу, дипломатично обронил:
— Марию пригласил я. У нас новый клиент, нужен нестандартный подход в общении.
Я высвободилась из цепких объятий Дудина и помчалась в свой кабинет, выстукивая высоченными шпильками лодочек ритм мечты и сердца — фламенко.
Уже подходя к кабинету, я услышала трели телефона, который я благополучно забыла, отправляясь к Феликсу.
Звонила Лариска и, видимо, давно, судя по количеству пропущенных звонков.
— Светелкина, ты что меня пугаешь, я уже позвонила Шумахеру, чтобы ехать спасать тебя! — затараторила подруга, как только я ответила на звонок.
— Нет повода для волнений, я просто оставила телефон в кабинете.
— Ну, как ты? Уволилась?
— Нет. Я остаюсь. Феликс убедил не делать необдуманный шаг и привел доводы.
— Слушай, кажется, даже фильм есть такой, «Я остаюсь», не про тебя ли? — довольно произнесла Лариска. — Шумахер передает тебе привет и интересуется, читала ли ты письма.
«Письма… Это целая жизнь…Вот так просто о великом не говорят в спешке», — подумала я, а вслух ответила:
— Передай ему, что прочитала все и что надо будет встретиться и обсудить.
