Ради дела Слепому часто приходилось быть жестким, переступать через жалость. Но бывшая жертва первая дала о себе знать, позвонила на его мобильный.
– Я просила вас не являться ни завтра, ни послезавтра. Хочу уточнить: не приходите вообще. Записку вашу я выкинула. Все, что вам нужно, у меня есть. Когда муж нанимал людей, он потребовал, чтобы я выложила им все от начала до конца. Когда я отказалась, он меня избил.
– Как он сейчас, проснулся?
– Проснулся и снова пьет.
– На подвиги не тянет?
– Нет. Тот раз был первым и последним, и бил он меня на трезвую голову… Я не хотела ни с кем ничего обсуждать вслух. Записала на бумаге, кинула ему на стол. Его вполне устроило. Думаю, устроит и вас. Сейчас спущусь вниз и оставлю запечатанный конверт у консьержки, объясню, кто должен за ним прийти. Не пытайтесь подняться к нам – я не открою.
– Хорошо. Спасибо.
При московских расстояниях и пробках Глеб добрался до места назначения только через час. В обратный путь пуститься не спешил. Проехав пару кварталов, поставил машину на стоянку, вскрыл конверт и углубился в чтение…
«Меня держали в маленькой пустой комнате с деревянными половицами и обоями на стенах. Света не было, я все ощупывала руками. Не было ничего кроме пола, стен и потолка. Еще дверь, обшитая железным листом…»
«Стальным», – мысленно поправил Глеб.
«…Когда дверь открывалась, я видела слабый свет и руку. Рука ставила на пол миску с едой. Кормили разогретыми мясными консервами и супом из пакета. Ложки не давали, только еду в алюминиевой миске.
Я не слышала ни голосов, ни других звуков. Только шаги, если к двери кто-то подходил. Если несли еду, я это заранее чувствовала по запаху…»
Писала уже не та женщина со спутанными волосами, которая в слезах умоляла: «Васенька, милый, забери меня отсюда!» Писал человек подавивший в себе чувства. О переживаниях на нескольких отпечатанных страницах не говорилось ничего. Только сухой остаток – детали, способные кому-то дать подсказку. Или не способные – этого Елена не могла знать наверняка.
«…Меня насиловали трое. Один пять раз, от него пахло неизвестными мне сигаретами и новыми ботинками. Он старался причинить боль и все время шепотом спрашивал: «Ну, как? Хорошо, правда?» Другой насиловал трижды. От него тоже пахло сигаретами – этот запах я потом распознала – сигареты «LM». Кожа у этого человека была грубее, чем у первого, особенно на руках. Он громко сопел и шмыгал носом.
Третий пришел только один раз. Похоже, его больше всего интересовали проблемы с собственной потенцией. Он тоже молчал. Пальцы тонкие и влажные. Вообще, он мгновенно вспотел и стал весь липкий. Он самый молодой по возрасту. Кроме проблем с потенцией, у него еще проблемы с зубами – неприятно пахнет изо рта».
Непросто писать такое, самой бередить свои раны. Но самое обидное – польза для дела минимальна. Если б ей удалось нащупать шрам или другую особую примету… Запах сигарет, тонкие и влажные пальцы приметами не назовешь.
«…Еще один раз этот молодой приходил не насиловать, а снимать на камеру. Сказал, чтобы просила поскорей выкупить. Голос у него был писклявый. Вначале я не поверила, что он собирается снимать в полной темноте. Потом поняла, что есть специальный объектив или приспособление…»
Читая, Глеб несколько раз прерывался и смотрел на улицу через залитое дождем стекло. Средь бела дня сгустились сумерки. Многие водители включили фары – проходя сквозь влажное лобовое стекло, их свет расплывался.
Изучив страшный отчет, он понял: бывшая заложница выжала из себя все, но этого оказалось очень мало. Даже во время освобождения она не ничего не видела.
Ей подмешали снотворное, и она заснула беспробудным сном. Проснулась в заброшенном, полусгнившем вагончике для строителей. Дюжие санитары аккуратно укладывали ее на носилки, чтобы вынести наружу. О санитарах она могла бы не писать.
* * *
Семье Абросимовых предложили суп из пакетов с вываленными в ту же миску дешевыми рыбными консервами. Дверь открылась, чья-то рука выставила на пол три полные алюминиевые миски с тремя алюминиевыми ложками.
Дашу передернуло от запаха. Дверь захлопнулась, шаги удалились по коридору. Встав с места, Ольга подошла ближе и потрогала миску ногой, обутой в туфельку от «Roberto Cavalli».
– Они что, издеваются? Они специально?
– Нет, не специально, – спокойно ответил ей муж. – Просто у них нет в штате поваров и негде готовить. Скажи спасибо, что разогрели.
Забрав свою миску, он отправился в угол, за стол. Осмотрел убогий «столовый прибор», оторвал страницу от журнала и тщательно протер ложку. Выловил из супа кусок ставриды, прожевал. Нормально, сгодится. Стал есть, черпая полными ложками своеобразную «уху».
Жена смотрела, вытаращив глаза. Ее отвращение к первому и последнему блюду из меню невольно передалось мужу.
– Извини, конечно… Ты уверен, что тебя потом не стошнит?
– Абсолютно. Рекомендую не тянуть. Когда остынет, будет совсем невкусно.
Жена и дочь не собирались притрагиваться к еде.
– Другой не будет, – попробовал объяснить Абросимов-старший, подбирая остатки со дна миски.
– Конечно, не будет. Ни сегодня, ни завтра. Если мы начнем радостно жрать то, чем свиней впору кормить.
Никита Анатольевич пожал плечами. Его состояние резко улучшилось. Он просто не представлял, что еда может так поднять настроение. Теперь, заморив червячка, он гораздо оптимистичнее смотрел на многие вещи.
Устроили их не так уж плохо. Личной неприязни явно не испытывают. Чистый бизнес – отхватить деньги. Портить товар продавец не заинтересован.
Конечно, жалко терять большую сумму. Но после ужина Никита Анатольевич стал относиться к деньгам проще, гораздо проще, чем относился все последние годы. Из каждого неприятного события надо извлекать хоть какую-то пользу. Первая – сделать правильные выводы.
Главный вывод следующий: нельзя посвящать бизнесу всю свою жизнь без остатка. Даже если он занимался собой и своим здоровьем, он делал это в конечном счете ради дела. Если расслаблялся, то чтобы снять усталость
