— Нас ждет Винный поезд. Вставай. Завтрак ждет внизу.
— Хорошо. — Он встал, сжал ее лицо ладонями и нежно поцеловал. На ее губах был вкус кофе и корицы. — Доброе утро.
Просыпаться рядом с Обри было приятно. Слишком приятно. К удивлению Лайама, это не пугало и не настораживало его. Сигнальные звонки в затылке были подозрительно тихими.
Он что, действительно влюблен в нее? Не может быть. Он был два раза влюблен в колледже, и оба раза чувствовал себя несчастным и измученным. Не мог есть, спать и учиться. Обри же успокаивала и расслабляла его. Ему нравилось находиться рядом с ней…
Нет, это не любовь. Это просто очень приятное времяпрепровождение. Жаль только, что скоро все кончится.
— Ты ездила на нем раньше?
— Много раз. Моя бабушка в первый раз взяла меня с собой, когда мне было шесть или семь. Я катаюсь на нем каждый раз, когда приезжаю в Напа, и мне никогда не надоедает.
— Тогда ты ко всему этому уже привыкла. Лайам окинул восхищенным взглядом салон поезда: резную обшивку красного дерева, хрустальные люстры. За окном проплывали виноградники.
— Но не твоими глазами. Теперь все это кажется особенно чудесным. Твой восторг заразителен.
Она поймала себя на мысли, что в Нью-Йорке никогда не видела его таким расслабленным и таким счастливым.
— Ты никогда не думал о том, чтобы уйти из ИХЭ? Его улыбка погасла.
— Нет.
— Все члены вашей семьи непременно работают в холдинге?
— Мой кузен Брайан никогда не работал в холдинге, и еще несколько моих родственников. Сестра уволилась в этом году. Они ушли из-за той гонки на выживание, которую устроил Патрик, а он слишком упрям, чтобы это признать.
Обри проклинала себя за то, что испортила ему настроение. К тому же любая информация об ИХЭ, исходящая от Лайама, ставила ее в двусмысленную ситуацию: хотелось понять его проблемы и, может быть, попытаться помочь ему, но в то же время она помнила, что ее отец тоже ждет от нее помощи.
— Лайам, возможно, тебе также стоит подумать об увольнении. Может быть, тебе стоит заняться виноделием? В Напа больше двух сотен виноделен, и большинство из них частные.
— Я не могу уйти из ИХЭ.
— Не можешь или не хочешь?
— И то и другое. Выбери, что тебе больше нравится.
Его глаза опять стали беспокойными и тоскливыми, как в Нью-Йорке, но Обри решила не давить на него. Если бы Лайам был готов переменить жизнь и воплотить свои мечты, он сделал бы это без ее уговоров. Она решила сменить тему.
— Я люблю это место. У меня так много счастливых воспоминаний о нем. Когда на работе совсем достанут, я утешаю себя мыслями, что все брошу и вернусь сюда.
— Почему ты этого не делаешь?
— Все потому же. Долг перед семьей.
— И когда ты его выплатишь?
Хороший вопрос. Обри начинала подозревать, что, как бы она ни старалась, ее отец вряд ли это оценит.
— А ты когда? Тебе же плохо в ИХЭ, возможно, стоит уйти?
— А тебе?
— А я не могу. — Она заколебалась. — Мой отец никогда не хотел дочь. Я ему не нужна была ни до развода, ни тем более после. Когда случилась эта история с отчимом, я слышала, как он говорил секретарше, что я свяжу его по рукам и ногам. А потом он сказал: «Я так хотел сына. Будь она мальчиком, все сложилось бы по-другому. Я был бы рад забрать ее к себе».
Лайам тихо выругался.
— И что ты теперь делаешь? Пытаешься заменить ему сына?
Грустная улыбка появилась на ее губах.
— Мы — два сапога пара. Несчастные, но не способные что-либо изменить.
— Изменять что-либо… — Он пожал плечами и повернулся к окну, чтобы рассмотреть роскошный особняк, мимо которого они проезжали.
— …страшно, — закончила она за него.
— Опасно и эгоистично. Слишком многих людей это затронет и разочарует. Включая меня самого.
Лайам хорошо выразил ее собственные чувства. Она не хотела разочаровывать отца, не хотела разочаровать саму себя, так и не доказав ему, что достойна его уважения.
Да, он хотел сына. И что теперь? Она прекрасно справляется с их семейным бизнесом. И хочет, чтобы он наконец это заметил. Хотя бы раз. А потом она уйдет.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Ошеломляюще красиво! — сказала Обри.
Лайам оторвал взгляд от дороги и посмотрел на нее. Он не понял, имела ли она в виду виноградники, или дом Лурэ, или все вместе.
— Ошеломляюще красиво, — подтвердил Лайам. Но он говорил о ней, не о виноградниках или домах. Когда ему наконец наскучит смотреть на нее, заниматься с ней любовью, просто находиться рядом? Что он будет делать, когда все это кончится? Как сможет, вернувшись в Нью-Йорк, забыть, что она живет всего в двух шагах от него? Но если он не сделает этого, то останется без работы.
После вчерашней поездки на Винном поезде она преподнесла ему еще один сюрприз — наняла самолет и показала ему Напа с высоты птичьего полета. Они немного покружили над долиной, а затем долетели до калифорнийского побережья. Закат над Тихим океаном поразил Лайама. Привыкший видеть, как солнце садится за небоскребы, он с замиранием сердца смотрел, как огненный шар погружается в океан.
Лайам припарковал автомобиль и вслед за Обри направился в зал дегустации винодельни Эштона.
Я могу вам помочь? — спросила женщина, очень похожая на Обри ростом, комплекцией и цветом волос. Затем она вышла из-за высокой барной стойки, и Лайам увидел, что женщина была на последних месяцах беременности.
Как будет выглядеть Обри беременной? — пронеслась у него в голове неожиданная мысль. — И от кого она будет беременна?
Обри Холт делала для него больше, чем он смел рассчитывать. В Нью-Йорке и здесь. В постели и вне ее.
Он не хотел с ней расставаться. Никогда.
Это неожиданное открытие так потрясло его, что ему показалось, будто на него рухнула винная бочка. Он не мог дышать, не мог двигаться, не мог говорить, потому что наконец понял.
Он влюбился в дочь врага.
Все четыре часа экскурсии Лайам не посмотрел на Обри, ни разу не подошел к ней и не заговорил с ней. Молчание висело между ними, как грозовое облако. Она в замешательстве кусала губы.
Когда они возвращались к машине, Обри пришлось почти бежать, чтобы угнаться за Лайамом, который мрачно шагал впереди.
Несколько миль они проехали в полной тишине, и ее нервы натягивались все туже с каждым поворотом дороги. Наконец она не выдержала:
— Лайам, что-то случилось?
Он не отрываясь смотрел на дорогу.
— Много всего.
Обри лихорадочно прокручивала в голове весь день с самого утра, пытаясь понять, что она или кто-то еще сказал или сделал, что могло бы так расстроить Лайама. Ничего не приходило ей на ум.
