и загагайкал: "А... га! га... га! до... га!
На другой день спросили Марью Митревну — не бывала ли она, но та сказала: "Что вы, с ума, что ли, сошли, почто я пойду к вам в полночь?" Крестьянин деревни Тюшляева Иван Кондратьев рассказывал что слышал в лесу, как леший кричит ребенком и ревет быком.
Деревни Барского Иван Андреев: "У меня есть шатровая мукомольная мельница. Не очень давно — года три, а много четыре тому назад — пошел я в самую глухую полночь ее посмотреть. Подхожу к ней, вдруг сделался в ей какой-то сильный шум, и она отстала молоть. Пришел в мельницу, поправил ее, а она все не мелет, так и оставил, запер и пошел домой. Вдруг мельница замолола, и нигде взялся черт и давай гагайкать разными голосами. И видимо было, что он пошел от мельницы. Я прибежал домой, затворил, благословясь, калитку и подумал: "Не черт ли это остановил мельницу-то?"
Оно так и вышло. Прихожу на другой день в мельницу — и оказывается, что вся мука из ларей рассыпана на пол".
Деревни Глубокова Федот Кириллов:
"Раз я косил на частом ляду недалеко от реки Великой с женой и свояченицей, и докосились до потемок. Вдруг кто-то звонил в лесу раз до трех. Бабы и говорят: "Видно, лошадей ищут". — "Полноте, дуры, — я говорю им, — это черт". Бабы до того у меня испугались, что даже заревели, а ему, видно, это было по мысли — стал подходить к нам ближе, а мы пошли тем временем ночевать в избушку — версты за две, и шли берегом реки.
Идем мы берегом, а черт очутился уж на другом берегу и идет им несколько поодаль от реки и так играет в дудку, хоть пляши, слышно версты за три. И все нас провожал, покуда мы не пришли в избушку. Я его дразню: "Славно — славно", — а он того шибче играет, а бабы у меня ревут во все горло и нейдут ни сзади ни спереди.
Когда мы пришли в избушку, я разбудил других ночевальников и те слушали, а черт, дойдя до Рароватки (речки, впадающей в реку Великую), поворотил в лес и пошел вверх по ней, поиграл еще немного и затянул песню, но только, у его слов не можно понять и нет раю".
Крестьянка деревни Глубокова Кира Васильева рассказывала, как муж одной крестьянки "соломонился" — сошел с ума. Звали его Дмитрием. Был он кучером в городе Грязовце и пришлось ему отвезти станового пристава до деревни Дьяконова (50 верст от Грязовца). Привез он станового на место, выпил водки примерно полсороковки, которую ему поднес становой, и поехал назад на прости. Отъехав больше 10 верст, дорогой заснул за деревней Зимняков, а когда проснулся, то увидел, что его вся тройка лежит на пласту. Он заругался скверно-матерно и начал (лошадей) махать кнутом, чтобы встали, но они не поднялись с места.
В этот самый раз настигает его неизвестный человек и говорит ему: "Погоди, подсоблю поднять лошадей". И когда неизвестный взялся за их, то лошади вдруг вскочили. Тогда Дмитрий сказал ему: "Садись, я тебя подвезу", и когда тот человек сел, то Дмитрий сказал: "Ты полежи, если не проспался, а я поправлю лошадьми".
Дмитрий задремал, и пробудившись, увидел, что лошади мчались, как вихрь, и сразу пробежали несколько верст. Тогда Дмитрий остановил незнакомца и, матюшая (ругал скверно-матерно), сказал: "Если ты будешь гнать так лошадей, то мне нельзя их будет показать хозяину".
Незнакомый человек в тот миг исчез неизвестно куда, а лошади остановились и не могли пошевелиться с места, так что Дмитрию пришлось притащить к хозяину один тарантас, а лошадей оставить в Грязовецком поле (не доезжая верст двух до Грязовца), которых потом привели другие служащие у Шорина.
Лошади подохли через одни сутки после того. Дмитрия хозяин за это прогнал, и он вскоре лишился рассудка.
Был он очень буйным, и жена, по научению добрых людей, вызвала было Дмитрия в Корнилиев монастырь (недалеко от Грязовца) и хотела отпеть молебен. Но в церковь его зазвать не могли, и он тут же скрылся и пропадал недели две, так его и не могли розыскать.
Когда розыскали, его увезли в деревню Канево, в дом матери, где он и жил сперва недель пять в темном потаенном месте (для того, чтобы поумнел), но он не изменился. Затем его взяли в сумасшедший дом.
Умершая Соломонида уверяла, что Дмитрий забыл Бога; к нему пристал на проезде нечистый дух в образе человека и загнал его лошадей, а также свел с ума и его.
Кто перейдет следы лешего и вообще нечистых духов, как человек, так и скот, то тот, по мнению крестьян, сейчас же впадает в тяжкую болезнь.
Так же заболевает и тот человек и скот, которого опахнет нечистым духом от дьявола. Для исцеления от этих болезней крестьяне всегда обращаются к местным знахарям и знахаркам, которые наговаривают на воду и ею окачивают, вспрыскивают больных и дают пить. "Фельдшера и доктора по этим делам ничего не знают", — говорят всегда крестьяне.
Для охранения от опахивания нечистым духом крестьяне всегда в первый раз утром отворяют, благословясь, калитку у дома и, благословясь, выходят, а другие еще ограждают себя крестным знамением.
В случаях пропажи человека или скота некоторые из крестьян оставляют в отводу хлеб с солью и икону Св. Николая Чудотворца и по ним узнают — жив или нет пропавший человек или скотина. Делают это так: отрезывают от целого каравая ломоть хлеба, кладут на него соли и берут его в левую руку, а в правую — икону Св. Николая Чудотворца. После заката солнца, на вечерней заре, выходят в отвод, через который прошел пропавший из дома, ставят икону на правую сторону и кладут три земных поклона, а хлеб с солью положат на левую сторону и тоже до трех раз кланяются, приговаривая при каждом поклоне: "Батюшко домовой господин, на тебе мой хлеб и соль — подай мне скотину (или человека)." А Св. Николая при земных поклонах ему просят: "Во двор введи или след скажи". После совершения этого обряда икона и хлеб с солью оставляются на ночь тут же на месте; на другой день (на утренней заре) осматривают хлеб, и если его нет, то крестьяне уверены, что его взял лесовой и пропавший жив, а если же хлеб окажется тут, то значит, пропавший не жив. При этом крестьяне, делавшие
