отличие от Васьки. Но чем больше тыкал дурынду в то, кем является ее приятельница, тем ярче та сияла для наивной лягушонки. Ну, а с другой стороны, особого выбора для общения, благодаря мною же созданной зоне отчуждения, у Василисы и не было. Еще один мой косяк. Целиком и полностью.
— Иди ты, Сенечка! Что было, то прошло! Была дружба, да вся вышла! — Ольга сделала пренебрежительный жест, будто стряхивала с пальцев нечто ничтожное, и во мне опять поднялась волна глухой злости за обманутое доверие наивной девчонки.
— Да не было с твоей стороны никогда никакой дружбы. Ты Ваське голову дурила, чтобы около нас с Марком тереться! — плевал я на вежливость с такими, как эта Ольга.
— Ну вот видишь, все ты понимаешь! Каждый свою жизнь сам устраивает, как может, а выбор средств это уже дело десятое! Обо мне, кроме меня самой, некому заботиться было, а всю жизнь в земле ковыряться и как паханы клубнику растить я не собиралась. Еще в детстве задолбалась грязь из-под ногтей вычищать!
Ни для кого в нашем круге общения не было секретом, что Ольга, выскочив замуж за Марка, полностью открестилась от родителей и совершенно не общалась с ними.
— Ты примчалась мне тут объяснять, почему у таких нормальных и работящих отца с матерью такой меркантильной сукой выросла? Надеешься, я проникнусь и взрыдну, тебя жалеючи? — дозировать презрение в голосе не получалось, но меня это не волновало. С какой стати?
— Да плевать я хотела на то, что ты обо мне думаешь. Ты мне давно не интересен! Я здесь потому, что твою сестрицу дома у вас не застала!
— А кто же это тебя к нам домой-то приглашал, — я напрягся и подался вперед, уже даже не предчувствуя, а отчетливо различая открытую угрозу, исходящую от Ольги.
— А мне приглашений ничьих не требуется! Потому как я приходила сказать, чтобы Васька держалась от Марка подальше! Пусть не думает, что может вернуться спустя пять лет и получить его обратно! Я своего не отдаю! Так что пусть манатки собирает и вперед, в свою Москву!
У меня в глазах потемнело и от наглости этой фурии, и оттого, что она даже смела предполагать интерес Василисы к этому куску дерьма.
— Слушай меня, истеричка ты припадочная! Василиса будет приезжать и оставаться здесь столько, сколько ей вздумается! Здесь ее дом. А ты со своими предъявами иди лесом, пока еще дальше не послал. А твой Марик ей и даром не сдался! Она его кинула пять лет назад, потому что рассмотрела, что он чмо и не стоит ее времени, и сейчас на него не поведется!
— Она рассмотрела? — Ольга рассмеялась так мерзко, что остро захотелось пойти и принять душ. — Да если бы не моя предприимчивость, она бы еще сто лет ничего даже у себя под носом не увидела.
— И что это, по-твоему, значит?
— А то, что она идиотка, если думала, что такой мужик, как Марк, станет дожидаться и поститься до тех пор, пока она соизволит его после свадьбы до тела своего драгоценного допустить. А когда узнала правду, хвостом махнула и умчалась! А теперь пожила и увидела все как есть в этой жизни на самом деле и решила обратно приползти. Да только все! Поезд ушел, и не хрен соваться! Марк мой муж, а она пусть своими прелестями столичных дураков завлекает! — Ольга подалась вперед и только что ядом не плевалась.
— Ты, и правда, чокнутая, если думаешь, что он ей до сих пор интересен.
— Да твоя придурочная сестрица была в моего мужа, как кошка, влюблена! Такое не проходит!
— Тебе-то откуда это знать?
— Не твое дело! Короче! Пусть и не думает ноги перед Марком раздвинуть! Хрен она его получит!
— Что-то, когда он с тремя шлюхами на Новый год зажигал в гостинице, ты так не орала. Кому он нужен, твой Марк?
— Мне он нужен! Ясно?
— Да бабки его отца тебе нужны, а не Марк!
— А вот это, опять же, не твое собачье дело, Сенечка!
Мое терпение истончилось уже до полной прозрачности, и я еле держался, чтобы не наорать на Ольгу и не вытолкать ее взашей.
— Ну так вперед! Иди, вытаскивай его из постели очередной шалавы, чего ты сюда приперлась права качать?
— Пусть хоть совсем утрахается со шлюхами, мне плевать на это! Но если твоя сестрица к моему сунется, я, клянусь, ее изуродую! — красивое лицо исказила судорога чистейшей, почти животной злобы. Да, кажись, я поторопился, зарекшись никогда не жалеть этого говнюка Марка.
— Это хронический недотрах делает тебя такой безумной сучкой? — противно опускаться до уровня примитивных оскорблений и угроз, но другого языка Оленька у нас не понимает.
— А ты надеешься, что я к тебе за помощью в этом вопросе обращусь? Ты же у нас широко известный борец с бабским недотрахом.
— Не-е-ет! В твоем случае на меня в этом вопросе не рассчитывай! Я на тебя ни разу и спьяну не повелся, а с тех пор заметно поумнел.
— Да много ты о себе возомнил! — перешла уже почти на крик брюнетка. — Кому ты нужен? Такой же кобель, как и мой Марк, не зря вы раньше были лучшими приятелями.
— Я, может, и кобель, дорогая, но я не женат и не завожу серьезных отношений, чтобы потом изменять своей женщине направо и налево и унижать ее этим.
— Ой, как красиво сказано-то! Сенечка, ты пока не женат! Пока! Припрет — женишься, да только такие, как ты, не меняются. Так что будет твоя жена сглатывать дерьмо и глаза закрывать на измены, если окажется умная! Только плевать мне на это! Я тебе что хотела сказала. А, ты передай сестренке, не забудь. Увидит ее кто рядом с моим Марком — она горько пожалеет, да поздно уже будет. Усек?
Меня окончательно достала эта сука и ее угрозы в сторону Василисы. Но, как ни странно, злость отошла на второй план, и основным чувством было отвращение к этой красивой, но совершенно мерзкой при этом женщине. Она сама сделала все, чтобы превратить свою жизнь в уродливый фарс, и, вместо того чтобы одуматься и попробовать найти выход из этого дерьма, яростно бросается на каждого, кто, как ей кажется, угрожает безупречному протеканию сего действа. Ее выбор. Пора этот цирк заканчивать.
— А теперь ты меня послушай и передай своему муженьку. Если кто-то где-то увидит его рядом с Василисой, я его так уделаю, что все прежние разы ему покажутся оздоровляющим массажем. Так что ты
