этой чашки оплачено. Я допускаю, что скоро рекламу будут размещать в романах, если герои будут пить шампанское определённого сорта, то на это будут существовать расценки.
Из книги «Поколение ’П’»
«Плакат (сюжет клипа): длинный белый лимузин на фоне храма Христа Спасителя. Его задняя дверца открыта, и из неё бьёт свет. Из света высовывается сандалия, почти касающаяся асфальта, и рука, лежащая на ручке двери. Лика мы не видим. Только свет, машина, рука и нога. Слоган:
ХРИСТОС СПАСИТЕЛЬ
СОЛИДНЫЙ ГОСПОДЬ ДЛЯ СОЛИДНЫХ ГОСПОД!»
— Известный рекламщик Юрий Грымов сказал «КП»: «Реклама — линза, сквозь которую стереотипы и условности человеческого потребления становятся чудовищнее, чем на самом деле. Литература Пелевина — это реклама литературы…» Согласны?
— Что тут скажешь. Слова Грымова — это реклама литературы Пелевина. Спасибо.
«Да не думаю я об этом Букере!»
— Быть интересным для потомков входит в вашу задачу?
— Когда пишешь книги, ставишь совсем другие задачи. Про потомков я точно не думаю. Мне кажется, что любой писатель, который держит в голове какие-то мысли о потомках в то время, когда он пишет, рискует оказаться малоинтересным даже современникам.
— Всё-таки интересно, в чём, на ваш взгляд, секрет вашей нынешней суперпопулярности?
— Не знаю точно. Рискну предположить — секрет в том, что я пишу занимательные книги.
— Литературные критики с этим, кажется, не всегда согласны. Всенародно любимый «Чапаев и пустота» так и не получил Букеровскую премию.
— Я не стал бы видеть в этом заговор — роман «Чапаев и пустота» мог просто не понравиться судьям. Это нормально. С «Generation ’П’» получилось вообще смешно — один критик написал, что я специально дал главному негодяю книги фамилию будущего председателя Букеровского жюри с целью шантажа. Просто какая-то патология. Да не думаю я об этом Букере, честное слово! Я и книгу-то дописал на пол года раньше, чем состав жюри стал известен.
«Всё-таки я злоупотребляю алкоголем»
— О вас ходит множество слухов. Сами о себе запустить какую-нибудь «утку» вы не пробовали? Ну, например, о близких отношениях с Аллой Пугачёвой.
— Меня вообще тяготит внимание к моей персоне. Книги — другое дело, мне очень приятно, что их читают, но это не значит, что я получаю удовольствие, например, от идиотских звонков. Никаких слухов о себе мне пускать не хочется. Хватит тех, о которых я читал и слышал.
— А насколько правдив слух о том, что некоторые книги писались под воздействием наркотиков?
— Это полная чушь. Я не принимаю наркотиков. Кроме того, под их воздействием невозможно написать ничего связного. Если же говорить о моих действительных недостатках, то я, к сожалению, иногда злоупотребляю алкоголем.
— Откуда же такое хорошее знание предмета? Практически в каждой вашей книге то кто-то опиум употребляет, то эфедрин. А то и сушёные мухоморы ест.
— Мой опыт в этой области весьма ограничен — скажем, я ни разу в жизни не кололся. И потом одно дело — знать, как действуют наркотики, и другое дело — пользоваться ими. Среди моих знакомых несколько человек пострадали от наркомании, и я хорошо знаком с их историями.
Наркомания отвратительна, особенно тяжёлые наркотики. В этом смысле «Generation ’П’» кажется мне весьма полезной книгой. Вряд ли она вызовет желание испытать то, что происходит с главным героем.
— Поэт Евгений Евтушенко, будучи в нашей редакции, признался, как поразил его телефонный разговор с вами: «Пелевин угадал всё — где я сижу, чем занимаюсь, о чём думаю и даже что собираюсь делать в ближайшее время…» Откройте секрет такого все знания?
— Как поёт группа «Наутилус Помпилиус», «никакого секрета тут нет».
— Между прочим, как вы относитесь к нашим нынешним политикам и ко всей этой чехарде с постоянными сменами премьеров?
— Писатель должен писать хорошие книги, остальное — дело вкуса. Мне, например, политика малоинтересна. А о том, что творится с правительством, подробно написано во второй части «Generation ’П’». Кстати, даже поражает, насколько всё совпадает с текстом — такое ощущение, что его используют как сценарий.
Мнение по поводу
Писатель Егор Радов, автор романов «Змеесос» и «Не вынимая изо рта»:
— К Пелевину отношусь плохо. Во-первых, он обошёл меня в плане конъюнктуры — видимо, он более моего одарён в вопросах самопробивания. То, что нигде нет его интервью и фотографий, всего лишь часть имиджа, этакого подражания Кастанеде. Тоже мне Кастанеда!
А во-вторых, я не могу читать книги Пелевина, ибо люблю писателей, имеющих свой стиль.
Поэт Андрей Вознесенский:
— Пелевин — пелёнки компьютерного подсознания. Таясь от публики, он играет тезис Ролана Барта, мол, писатель умер. На тусовке в «Вагриусе» у него была типична внешность призрака — коренастый, коротко стриженный, в очках. Мне интересно, когда он пеленгует нашу ирреальность, но когда он популяризует новации поэзии — скучно — это хохмы для украинских болельщиков: «вин Пеле!». В отличие от коллег он минималист в ненормативной лексике, «Generation ’П’» — здесь изящная игра такого же плана, как «Скорбец» Гребенщикова.
Желаю партии любителей П(елевина) стать круче, чем партия любителей П(ива).
Источник — http://pelevin.nov.ru/interview/o-koms/1.html
Браток по разуму
Сентябрь 1999. Карина Добротворская, «Vogue»
В этом году Виктор Пелевин, автор «Чапаева и пустоты» и «Generation «П», безусловно, самый модный писатель. Все его читали, никто его не видел. С Пелевиным встретилась КАРИНА ДОБРОТВОРСКАЯ.
Пелевин опоздал на полтора часа. Извинялся агрессивно: «Я спал. Проснулся. А уже шесть часов — и надо куда-то ехать. Куда ехать? Меня можно, конечно, прижать к стенке, но дело в том, что стенка сразу исчезнет».
Пелевин ненавидит давать интервью, почти не подходит к телефону, не любит фотографироваться и часто носит темные очки. Даже Ричард Аведон, который делал его портрет для New Yorker, не смог заставить его эти темные очки снять. Человек-невидимка. Может быть, никакого Пелевина и вовсе не существует, есть одна пустота. А может, за всеми этими загадочными маскировками прячется что-то совсем несложное.
Наша встреча с Пелевиным была назначена на шесть часов в японском ресторане «Изуми» на Спиридоновке. В шесть Пелевина не было. В полседьмого тоже. В семь не было. В семь пятнадцать не было. Пустота.
Он появился в семь сорок, вполне осязаемый, даже довольно плотный. Высокий, никаких темных очков, светлые проницательные глаза азиатского разреза на круглом лице. Его взгляд не потеряет цепкости, даже когда Пелевин будет плохо держаться на ногах.
Поначалу он ведет себя тихо и благостно, но когда через полчаса на столе появляется включенный диктофон, начинает ворчать: «Я так не могу говорить. Кикабидзе в неволе не размножаются». Потом взрывается:
— Что вы мне кайф ломаете, а? Вот он, позор и ужас-то жизни! Я только что
