похоже, радикальными их именовали скорее из вежливости, а отнюдь не в сопоставлении с другими мерами»323. После выборов 1934 г., санкционировавших то, что назовут «вторым Новым курсом», американцы окончательно убедились, что методы Рузвельта во многом нарушают американскую традицию. Теперь он придавал большее значение реформе как таковой, видя в ней уже не только средство оживления экономики. «Второй Новый курс» был гораздо левее первых ста дней и дал Рузвельту возможность выступать от имени «новой политической коалиции фермеров, рабочих и миллионов малоимущих»324. Хотя с самого начала Рузвельт совершал в американской политике нечто необычное, его отход от прошлых методов стал намного более очевидным для общественности в основном в период «второго Нового курса», так как президент своими новыми законодательными предложениями отвечал запросам более классово-ориентированного электората. Именно в это время, особенно на сессии Конгресса 1935 г., говорит Реймонд Моли, Рузвельт решительно отстаивал «социальное страхование, касающееся преимущественно городских наемных работников; закон о холдинговых компаниях, подрывавший силу крупных могущественных компаний; закон Вагнера, прямо заставлявший правительство содействовать рабочему движению325. В главных посланиях и речах Рузвельта ощущалась сильная оппозиция интересам бизнеса»326.
Тагвелл заметил: «Отступление от традиции какое-то время соответствовало практическим нуждам, пока не стало ясно, что разработанный Рузвельтом план показался бы странным Вильсону или предыдущему Рузвельту»327. Одним из первых осмыслил новый план и понял, что Новый курс — это изменение стратегии, проницательный современник Артур Крок. Комментируя первое появление Рузвельта перед Конгрессом в 1935 г., Крок отмечал: «На этой неделе в своем послании, открывающем сессию первого Конгресса, избранного на основе референдума по Новому курсу, — члены Конгресса в подавляющем большинстве обещали поддержать президента и его вызревающие методы, — президент определенно приветствовал движение к тому, что со временем, возможно, будет известно как американский либерализм ХХ века» (курсив мой. — Р. Р.)328. Крок предрекал, что новые методы Рузвельта получат наименование либеральных, и добавлял, что по крайней мере в Вашингтоне значительное большинство лиц, причастных к управлению государством, одобряли президента «не обязательно и не единственно как демократы или сторонники Нового курса… а как положительно оценивающие его неизменный либерализм. В целом ответственные законодатели и представители администрации, кажется, не нашли в его политике социализма».
Хотя Вашингтон согласился, что новые методы можно назвать либеральными, не вся страна была в этом убеждена, ибо Крок признавал: «Либерализм никогда не имел определения, полностью удовлетворяющего всякого либерала». Тем не менее Крок попытался дать «правильное» определение:
«В Британской энциклопедии помещено определение, рассматриваемое ее издателями как лучшее, и, если проанализировать послание президента в свете этого определения, мы увидим, что послание отражает многие из содержащихся в нем принципов: “Либерализм есть вера в ценность человеческой личности и убеждение в том, что источник прогресса — свободное проявление энергии индивидуума. Либерализм порождает стремление эмансипировать всех индивидуумов или все группы, так чтобы они могли свободно проявлять свои способности, насколько это возможно без ущерба для других. Следовательно, либерализм предполагает готовность использовать силу государства ради создания условий, при которых энергия индивидуума может найти себе наилучшее применение ради предупреждения любых злоупотреблений властью ради обеспечения каждому гражданину средств распоряжения собственными способностями; и ради установления реального равенства возможностей для всех. Эти цели совместимы с весьма активной политикой реорганизации общества, предполагающей значительное расширение функций государства, и несовместимы с социализмом, который, при строгом его понимании, изгнал бы свободную личную инициативу и ответственность из экономической сферы”.
Несмотря на то, что часть современных либералов воспротивится тем ограничениям личного обогащения и личного могущества, какие обязался ввести президент, другая группа либералов всегда придерживалась мнения, что государство должно в той или иной степени защищать множество слабых от полного развития экономической и политической мощи сильных. Таков был тезис президента, и он подкрепил его более детально, чем когда-либо прежде» (курсив мой. — Р. Р.)329.
Как и Рузвельт, Крок использовал определение либерализма для оправдания Нового курса. Признавая, что есть такие, кто называют себя либералами и в то же время допускают неограниченное личное обогащение и личное могущество, он, однако, игнорировал их. Но те не желали, чтобы их игнорировали, и на выборах 1936 г. предприняли отчаянную попытку захватить ярлык «либеральный».
Согласно республиканской предвыборной платформе 1936 г., партия, провозгласившая «Америка в опасности», посвящала себя «сохранению… политической свободы». Пожизненные выплаты по старости, пособия по безработице осуждались как «нереальные». Республиканцы «обещали отстоять Конституцию и сохранить свободное предпринимательство»330. Кандидатом в президенты противники Рузвельта выдвинули губернатора штата Канзас Альфреда Лэндона, который в 1912 г. отошел от своей партии и поддержал прогрессистскую «Партию сохатого». Но хотя кандидатом был Лэндон, Гувер еще не сошел со сцены. Он «был экс-президентом Гувером, устно и письменно критиковавшим образ действий демократов и без устали разъяснявшим правоту республиканцев», — пишет Денис Броуган331.
Представляя позицию отрицания, сутью которой была борьба против Нового курса, Гувер говорил Республиканской партии, что впервые со времен Линкольна на нее возлагается «величайшая ответственность», ибо ей надлежит нести «знамя американских идеалов». Есть один «вопрос, который никогда не утратит актуальности», — утверждал он. «Это человеческая свобода. Наша партия должна стать подлинно либеральной партией Америки». Критика Гувера была конкретна. «Сегодня о своих правах на термин “либерализм” заявляет каждое течение, стремящееся ограничить человеческую свободу и подавить активность человеческого духа, будь то фашисты, социалисты или сторонники Нового курса». Новый курс, сказал он, это «мнимый либерализм», регламентирующий действия людей и раздувающий бюрократию. «Свобода и возможности, — продолжал Гувер, — не расцветают при дефиците бюджета в размере трех миллиардов долларов в год»332.
В другой своей речи, перед которой он был представлен аудитории как «настоящий либерал, а не либерал анархического, коммунистического или социалистического толка, каких сейчас немало», Гувер предупреждал, что идеи Нового курса «почерпнуты из котлов европейского фашизма и социализма». В этой речи Гувер внезапно изменил тему и посвятил остаток времени в основном обсуждению символа «либерализм». Он сетовал:
«Мы много слышим о том, кто такой тори, кто — реакционер, консерватор, либерал или радикал… Вы можете сами зачислить себя в любую из названных групп, если будете объявлять о своей принадлежности к ней достаточно часто. Если вам кто-то не нравится, вы можете отправить его в ту группу, которую больше всего ненавидят ваши слушатели.
Когда имеешь дело с мешаниной определений, исходящих из Вашингтона, создается впечатление, будто… либералы обладают исключительным правом определять убеждения других…
Если говорить серьезно, эти наименования использовались по большей части для отвода глаз и для политической дискредитации. Молодежь, естественно, выбирает подлинный либерализм…
Только
