А Пион отошла от кассы, где она купила себе билет. Чемодан она поручила носильщику, попрощалась со своим бывшим спутником, помахав ему рукой. По всей видимости, она возвращалась в Париж, чтобы выяснить, что в ее планах не сработало.
На какой-то миг Орхидее показалось, а не уехать ли и ей на поезде, вернуться на бульвар Веласкеса и сдаться в полицию. Она чувствовала, что страшно устала, все двери перед ней были закрыты. В тюрьме она хотя бы обретет покой.
Движимая этим сильным импульсом, Орхидея направилась к билетной кассе. Последовать за маньчжуркой до самого конца ее пути – может, это именно то, что нужно? Во всяком случае, терять ей было нечего, ну разве только жизнь, но без Эдуарда она не имела для нее значения.
Орхидея остановилась, чтобы достать деньги из сумки. В этот момент на плечо ей легла чья-то рука...
Глава IVВерный друг...
Антуан Лоран с дорожной сумкой в одной руке и с газетой «Фигаро» в другой спрыгнул с экипажа и как вихрь влетел в дом № 36 по набережной Орфевр. Часовой от неожиданности отшатнулся, а Антуан в своей развевающейся накидке пронесся мимо него, словно вращающийся дервиш. Придя в себя, тот хотел броситься вдогонку за ворвавшимся.
– Эй вы! Куда это вы так торопитесь?
Но тот уже взлетал по деревянной пыльной лестнице и лишь бросил назад:
– К комиссару Ланжевену! Мне некогда, не утруждайте себя по моему поводу!
И не дожидаясь ответа, он стремглав устремился наверх, прыгая через четыре ступеньки. Пробежав два этажа, он, как человек хорошо знакомый с внутренним устройством помещения, вбежал в коридор и резким движением отбросил застекленную дверь так, что она едва не осталась без стекол. После чего, убедившись, что цель достигнута и что искомое лицо восседает за своим письменным столом, заваленным горой бумаг, Антуан бросил поверх свою газету и, прежде чем плюхнуться на стул, тоскливо застонавший от столь грубого обращения с ним, рявкнул:
– Что это такое, вы мне можете объяснить, черт возьми?
Тот, к кому были брошены эти слова, был невозмутим, он посмотрел на вторгшегося в его кабинет тусклым, как обычно, усталым взглядом. Усталость во взгляде комиссара Ланжевена была привычным явлением, а коллегам из следственного управления было хорошо известно, для чего это ему. Дело в том, что нередко злоумышленники, введенные в заблуждение измученным взглядом утомленного человека, попадались на эту удочку, но, как правило, было уже поздно: это была лишь вывеска, за которой скрывался острый ум, бывший всегда начеку и способный на молниеносные реакции. Принимать Ланжевена за дурачка было бы верхом глупости.
Отложив в сторону свою ежедневную газету, полицейский улыбнулся желтеньким тюльпанчикам, стоявшим в зеленой керамической вазе, ощупью поискал свою трубку и начал ее набивать. Лишь только после этого он посмотрел на посетителя, одетого в поношенный твидовый костюм бежевого цвета. Они были знакомы давно, поэтому придавать значение его манерам не было смысла. Затем он тщательно разжег свою пенковую трубку, головка которой была выполнена в форме головы Сиу (подарок одной недавней американской подруги), устроился поудобнее в своем кожаном кресле, с видимым удовольствием сделал две глубокие затяжки и, наконец, выдохнул:
– Я, безусловно, подозревал, что рано или поздно вы свалитесь мне на голову, да я и сам собирался к вам обратиться, обычно это так делается. Но чтобы вы появились так быстро...
– Другими словами, вы хотите сказать, что вы счастливы меня видеть, но вы не отвечаете на мой вопрос. Повторяю, что это за чушь?
– О, да если бы я сам знал! Поверьте, я очень огорчен. Мне отлично известны ваши дружеские отношения с Эдуардом Бланшаром и воображаю себе...
– Воображать будем потом! Вы не закончили фразу. Вам бы следовало сказать: дружеские отношения с Эдуардом Бланшаром и его супругой. Что вас могло заставить поверить в то, что это бедное создание, боготворящее своего супруга, могло его убить?
– Факты... и свидетельские показания. А вы-то откуда здесь, да еще в походном обмундировании? Вы куда-то собрались?
– Нет, я наоборот вернулся. Я только что сошел с римского экспресса на Лионском вокзале и услышал, как мальчишка, торгующий газетами, кричит: «Сенсация! Бывший дипломат Эдуард Бланшар убит своей женой!» Я тут же купил эту газетенку, вскочил в первый попавшийся фиакр и приказал привезти себя сюда. По дороге я пробежал статью. И если я говорю, что это лишено всякого смысла, что это абсурдно, то это значит, что у меня просто-напросто для этого не находится более подходящего слова...
– Успокойтесь и послушайте меня! Против нее имеется два отягчающих обстоятельства.
– Свидетельские показания слуг, что ли? Я читал! И вы верите этим людям?
– Очень трудно не принимать их во внимание, когда они так категоричны!
– А что говорит привратник? Он что ничего не видел, ничего не слышал?
– Нет. Ему кажется, что он слышал шум экипажа, но утверждать наверняка очень трудно. По такому снегу все звуки приглушены. Во всяком случае, дверь открыть не просили. Значит, тот, кто подъехал, имел ключ, и это вполне нормально, если речь идет о самом хозяине или о его сыне!
– Но в конце-то концов, если я правильно понял, мадам Бланшар утверждала, что ее муж за два дня до этого уехал в Ниццу. Должен же был его видеть хоть кто-нибудь садящимся в экипаж с багажом?
– Но, по крайней мере, не привратник. Дело в том, что он в это время вышел сделать кое-какие покупки...
– Тем хуже!.. Подойдем к вопросу с другой стороны. Будем рассуждать так, например. Чтобы поехать в Ниццу, нужно, по меньшей мере, сесть в поезд, а Эдуард не похож на человека, который ездит в скотовозе. Отсюда вывод – он должен был ехать в спальном вагоне!
– Нет, ничего подобного! В действительности нет никаких следов отъезда месье Бланшара с Лионского вокзала. Хотите чашечку кофе?
– А разве такое у вас может быть?
– Вы нас недооцениваете, мы хорошо оснащены.
Комиссар вышел из-за стола, подошел к двери, сообщавшейся с другим кабинетом, и, приоткрыв дверь, крикнул туда:
– Месье Пенсон, будьте любезны принести парочку чашечек кофе, и не забудьте про третью, для себя! – Затем, возвращаясь к своему собеседнику, он сказал: – Этот парень неплохо готовит эту микстуру на своей казенной печурке. А если к этому еще добавить моего старого бургундского, то это уж и совсем недурно! Заодно уважаемый Пенсон поведает вам, как обошлась с ним мадам Бланшар.
– В газете написано, что она убежала...
– Да, но там ничего не говорится, как она провела моего инспектора, потому что я потребовал, чтобы пресса об этом ничего не знала. Она и так довольно часто высмеивает полицию.
Через некоторое время, в доказательство слов комиссара, в кабинете появился инспектор Пенсон, несший поднос с эмалированным кофейником, сахарницей и тремя чашечками. Взглянув на поднос, Ланжевен добавил еще бутылочку почтенного винца, которую он вытащил из картонной коробки, отчего загорелись соответствующим блеском глаза вошедшего.
