тебя в кофту, ты вся дрожишь, — он неловко помог Виаре одеться. — Присядешь со мной на кровать? — предложил Робб, но она с таким ужасом посмотрела на кровать, что он тут же отказался от своей идеи. — Ладно-ладно, не надо. Признавайся, кто надоумил тебя на такую глупость?
— Тот парень из деревни. Пятнистый.
Лицо Робба вновь перекосило от злости.
— Вот урод! Пусть только попадется мне на глаза в дарень! Я ему вырву язык и засуну… Гм! Прости. Не пугайся. Эм… — он сжал её плечи, надежно укутанные в кофту, и задумался. — Я не очень умею говорить. Я больше кулаками да топором помахать горазд, ты же знаешь, — по лицу Виары мелькнула быстрая улыбка, и это был хороший знак. — Но я тебя никогда не трону, поняла? Как тебя вообще можно трогать, ты же как ребенок! И никому не позволю тебя обидеть. И вообще… Чтобы тебя любили, тебе не нужно делать такое, что тебе противно. Понимаешь, что я хочу сказать?
Виара смотрела на Робба. Тот снова из огромного чудовища, резко очерченного тенями, превращался в знакомого друга-медведя, тёплого и надёжного. И ужас отступал, и дрожь как будто стала меньше. Виара шмыгнула покрасневшим носом, потерла его рукавом кофты, таким длинным, что её рука полностью пряталась в его жарких недрах.
— Ты что же, любишь меня?
Робб вздохнул, уронил голову. Виара с замиранием сердца ждала ответ, не понимая, почему он для неё был так важен. Какая-то дыра была у неё внутри, словно ей выдрали кусок сердца, только ни одного воспоминания о том не осталось.
— Я разбойник, — Робб наконец заговорил. — И любовь не для таких, как я. Но я дорожу тобой, и это правда.
Виара посмотрела на руки, скрытые объемными колючими рукавами, а потом смущенно попросила:
— А обнять тебя можно?
— Можно, — улыбнулся Робб и распахнул медвежьи объятия, и она с облегчением рухнула в них. Уткнулась в могучую грудь, вдохнула густой терпкий запах его тела. Потерлась щекой, устраиваясь, как котёнок.
— Знаешь, разбойник Робб, ты заслуживаешь любви больше, чем многие, кого я знала за свою долгую жизнь, — тихонько призналась Виара, уже засыпая в его руках. — И я уже люблю тебя.
* * *
Виара не помнила, как оказалась в своей кровати. Она спала долго и особенно крепко, как бывает после чрезвычайного отчаяния души и горьких слёз, и сон её впервые за долгое время был целебным. Пробуждение пришло поздно утром, когда солнце уже высоко взобралось по лазурному небосводу и отчаянно светило в окно. В комнате было душно, в золотым лучах плавали пылинки. Ольфа не было. Стал дожидаться хозяйки и убежал за своей порцией завтрака.
Но в следующее мгновение раздался возмущённый рёв Робба. Он доносился снизу, и слов было не разобрать, но Виара подскочила, как обожённая, торопливо натянула платье, что ей Космина подарила, и побежала на первый этаж. В зале уже сидело несколько деревенских, которые с удовольствием тянули Роббов сбитень, но Виара, лишь вежливо кивнув им, заторопилась в кухню.
Там творилось что-то невообразимое. Стол покрывал тонкий слой муки, миска овощей перевернулась, и разноцветные кусочки рассыпались по полу. На печи кипела похлёбка, и крышка подпрыгивала на кастрюле, выпуская порции пара. На сковороде шипели шкварки, которые должны были дополнить изрядные порции картофельного пюре. И посреди кухни, держась руками за разные стороны стола, тяжело дышали двое мужчин.
— Никакая ушастая сволочь не смеет обворовывать Робба Кроу! — кричал Робб. Он явно пытался догнать незнакомца и остановился отдышаться.
Вторым оказался молодой парнишка с копной непослушных белых волос, которые отливали пеплом в скудном свете кухни. На голове его помещалась пара больших мохнатых ушей, покрытых белоснежной шерстью, и они непрерывно дрожали и двигались, улавливая все звуки вокруг. Парень широко улыбался, как будто получал искреннее удовольствие от импровизированных ловилок, и даже подмигнул Виаре, когда она, растерянная, появилась в дверях.
Робб схватил деревянную миску и запустил в парня, и тот, засмотревшись на эльфийку, больно получил по затылку.
— Эй, дядя Робб, ты чего? — возмутился он. — Я ж за своим молоком пришёл.
— Какой я тебе дядя?! Ты кто таков? — Робб двинулся вдоль стола, пытаясь достать парня. — Кто разрешил тебе лазать на моей кухне?
Убегая от разъяренного хозяина, парень выскочил из-за стола, и Виара увидела, что у него был большой пушистый хвост с длинной белой шерстью. Странная догадка возникла в её голове, и от удивления она широко распахнула глаза.
— Давайте успокоимся! — парень выставил руки вперёд. Хвост двигался из стороны в сторону, стегая его по бёдрам.
— Я сейчас убью тебя и успокоюсь, — пообещал Робб, хватаясь за тесак.
И тут Виара сорвалась с места, загородила собой парня, закричала:
— Робб! Стой! Не трогай его. Это же Ольф!
Глава 8
Последняя капля.
Когда немногочисленные посетители наконец дождались свои заказы, Робб вернулся на кухню и тяжело опустился за стол. Он надеялся, что лицо его в полной мере выражало желание примерно наказать мохнатого наглеца. Наглец же сидел напротив в самом благостном расположении духа и улыбался Виаре. Эльфийка выглядела все еще растерянной, но она как будто смирилась с тем, что её зверёк подрос.
— Итак, ты человек, — начал Робб.
— Не совсем, — Ольф состроил умильное выражение на лице, но прожженого разбойника таким не пронять. — На вашем языке нет слова, описывающего таких, как я. Вы даже не повторите такое название.
— А я рискну, — ответил Робб, и тон его был недружелюбным.
— Мы называем себя мрррляусссь, — Ольф издал странный протяжный звук, что-то среднее между мурлыканьем и скуляжом. — Означает “прекрасные жители светлого леса, благословленные богиней-кошкой”. Примерно.
— Да уж, придумали вы себе имечко, — хмыкнул Робб.
— Ну что ты, оно же простое, — возразила Виара. — Мрррляусссь. Очень красиво.
— Именно! — воскликнул парень и посмотрел на нее так, что Роббу тут же захотелось его стукнуть: то есть долго и осоловевшими глазами.
— Ты сначала притворялся котом для Дрелондона, потом к Виаре втерся в доверие. Зачем же ты человеком сделался? Сидел бы спокойно, получал миску молока и жрал б мышей.
— Ты не понимаешь, дядя Робб. Ладно-ладно, не дядя, только не делай такое лицо! — Ольф выставил вперёд руки, будто защищаясь. Запястья его были замотаны кожаными ремешками, словно запястья у девицы. — Мы превращаемся в людей, только когда чувствуем себя в безопасности. У вас мне стало хорошо, и вот я могу обращаться.
— Чудесные новости. теперь еще и жрать в десять раз больше будешь, — Робб сложил руки на груди. — И шерсти мне в кастрюли натряс.
— Я тщательно ухаживаю
