на курсы при ВАММ обусловлено насыщением армии бронетанковой техникой, как специальными механизированными и танковыми частями (эти названия периодически менялись), так и усилением танками и бронеавтомобилями стрелковых и кавалерийских соединений.
В конце 1930-х годов стрелковая дивизия могла иметь отдельный танковый батальон и бронетехнику в разведывательном батальоне.
И будущих танкистов готовили из конников, исходя из соображений, что служба в высокоподвижных частях, какими являются мехчасти, наиболее сходна со службой в кавалерии. Конечно, кавалеристов для этой цели потом стало не хватать, и танкистами становились командиры из пехоты и артиллерии.
Вообще, если оценить карьерные рост и перспективы капитана Свиридова, то можно назвать их медленными, но верными. Да, сейчас они были не столь велики, особенно в сравнении с некоторыми выдвиженцами, но росту по службе мешало то, что рост самой РККА был в тот момент неравномерный, и наряду с бурно растущими и развивающимися мехчастями существовали и стрелковые дивизии территориального штата в «тыловых» военных округах. Но через несколько лет территориальные СД перевели на иные штаты, а в 1939 году началось развертывание дивизий «тройчаток». То есть на базе существующей дивизии разворачивались новые дивизии. В августе – сентябре 1939-го на базе 25-й СД развернуты еще 116, 135, 147-я стрелковые дивизии, и расти было куда, но при определенных условиях.
Пока же товарищ Свиридов оказался на службе не на Дальнем Востоке, где случалось, что полк совершал марш по диким местам, а в конце его получал приказ: стройте береговую оборону и себе казармы вот здесь. В месте не менее диком и необжитом, чем предыдущий маршрут. В Полтаве с этим было куда лучше. Можно было немного отдохнуть от тувинской жизни и тягот учебы.
В городе Полтаве его жена Мария была осуждена на 2 года лишения свободы по статье 147 УК УССР. Николай Семенович женился на другой, Александре Романовой, и воспитывал ее дочь Аиду от предыдущего брака. Оформлялись ли оба брака официально или были фактическими – осталось не проясненным.
По службе его характеризовали так:
«…за время пребывания помощником командира разведывательного батальона… Свиридов показал себя как слабо подготовленный для этой должности…
Тактику разведывательной службы знал слабо. Организовать и методически правильно провести занятие с подчиненными без соответствующего инструктажа не мог.
В стрелковом и специально техническом деле… разбирается слабо.
Строевик и физкультурник плохой.
Над повышением своих знаний работает слабо.
Среди подчиненных и в особенности среди среднего командного состава авторитетом не пользовался.
В работе ленив, к подчиненным относился во время… (неразборчиво).
Любил много говорить, но мало делать (выражение исправлено от руки в машинописном тексте).
Как командир для РККА ценности не представлял. Дважды аттестовывался на увольнение из РККА… как пустой на деле человек.
В 1937 году Свиридов исключен из рядов ВКП(б) за службу в карательных отрядах белой армии».
Нельзя, конечно, исключить, что характеристика составлена уже после ареста и ему приписаны дополнительные грехи, но вряд ли существовала принципиальная нужда писать, что он плохой строевик и физкультурник вопреки реальности. Для обвинений в службе в карательных отрядах и антисоветской агитации уровень строевой подготовки героя не принципиален.
У Николая Семеновича ухудшилось здоровье, ибо в анкете арестованного указано, что у него снижение слуха и зрения на 50 процентов, ревматизм, геморрой, катар желудка (в скобках написано «миокардит»). Кто так героически смешал заболевания сердца и желудка – сам герой или некий помощник оперативного уполномоченного (фамилия ушла под прошивку) – тоже неизвестно.
Вообще, восстановление истины по старым документам – это еще то занятие.
В ряде показаний указывается, что Свиридов активно исправлял свое жизнеописание, и он даже признает, что ему в 1921 году некий делопроизводитель Романенко вписал, что он с 1918 года служит в РККА, а служба в белой армии не упомянута, в чем Свиридов признавался, что знал про это, но якобы обнаружил спустя несколько лет и не придал этому значения. Есть второе указание, что он при помощи матери получил некоторые поддельные справки, возможно, об имущественном положении семьи ранее.
Есть и более интересные показания, что он и с врангелевцами не воевал, и с махновцами тоже. Но автор показаний не знает, как это Свиридов ухитрился получить награды за это. И автор книги тоже не знает.
И загадок было еще много. Например, Свиридов указывал, что с командиром дивизии Зюком он встречался только два раза, когда решался вопрос об его исключении из партии и возможном увольнении из армии. Такие показания он давал в 1937 году на следствии и суде военного трибунала. Поскольку к тому времени Зюк был арестован, как враг народа, то, независимо от фактического положения дел, такая версия устраивала Свиридова, чтобы не оказаться сообщником своего комдива-заговорщика. Поскольку его неоднократно спрашивали о контактах с Зюком, то лучше было рассказать, что Зюк его крыл матом, а Свиридов того спрашивал, как быть с поездкой на курорт, которая планировалась.
Но существуют и показания, подшитые к делу, что Зюк и Свиридов встречались и в другой обстановке, причем ругались, и капитан Свиридов матерно ругал своего начальника. Правда, автор показаний этого лично не видел, а сообщил с чужих слов. Есть и другие показания, что Свиридов хвастался поддержкой Зюка. Вот и попробуй понять, кто здесь врет.
Еще можно добавить, что в 1936 году Свиридов посетил свою родину, где не бывал уже много лет, и там его заметили. Возможно, он туда поехал вместо поездки на курорт. Для чего это ему был нужно? Для разведки, что еще может всплыть опасного из прошлого. Кто из свидетелей молодецких подвигов жив, а кто нет. И другая информация может пригодиться, что некто из возможных свидетелей его подвигов был посажен в Соловецкий лагерь за борьбу с коллективизацией. Тогда Николай Семенович может заявлять, что свидетель и в 1918 году был против Советской власти, и в 1930-м, и вот сейчас пытается его оболгать. Судя по показаниям, он там много хвастался, но на безопасную для себя тему, а попытки спровоцировать его на рассказ об опасных деталях прошлого он благополучно обошел.
Итогом полтавского периода его жизни на начало 1937 года можно счесть то, что он многократно показал себя склонным к опасному для себя трепанию языком, разоблачен как сильно приукрасивший свое прошлое (а оттого подозрительный в том, что известно еще далеко не все о его прошлом), и не сильно популярен среди среднего командного состава дивизиона. О последнем прямо сказано в характеристике, а также имеется много желающих рассказать плохое о нем и следствию, и трибуналу. Есть также не очень явное, но указание, что
