с шипением остывает; от того места, где оно упало, идут причудливо расширяющиеся круги, на мгновение превратив водоем в мишень для игры в дартс. Я попала в яблочко?
Запоздало я осознаю весь ужас произошедшего. Это же обручальное кольцо! Я его выбросила! Дыхание перехватывает от мысли, что я совершила что-то настолько непоправимое, практически фатальное, и я, набрав в грудь воздуха, ныряю следом в мутную зеленоватую воду.
Я долго шарю руками по дну — вместо песка его покрывает стекло и в поисках кольца я раню ладони, пролитой кровью окрашивая воду в тревожно-красный. Но слепящий блеск привлекает мое внимание — и кольцо найдено. Зажав его в кулаке, я пытаюсь всплыть, но внезапно усилившееся течение кидает меня в сторону. На грудь ложится тяжесть сдавливаемого воздуха. Я выдыхаю в воду. Легкие сжимает сосущая пустота — им нужен кислород. Словно обратившись в камень, они тянут меня вниз, и хотя глаза заволокла блестящая как уголь темнота, я сопротивляюсь природе до последнего. Будто взбивая тесто, я дергаю руками в воде, и кровавые следы, шлейфом тянущиеся за моими руками, складываются в узоры.
— Дыши, Элизабет, — звучит в голове низкий незнакомый голос.
— Это что, приказ? Я же захлебнусь, — упрямлюсь я.
— Доверься мне, — настойчиво призывает голос.
— Я верю своим глазам.
— Как ты можешь верить им, когда они закрыты? Слушай свое сердце.
— Я тоже люблю красивые цитаты, но это, извините, банальность. Я же умираю! Пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь. Мне не хочется уходить.
— Открой глаза.
— Но они открыты. Никаких красот подводного мира я не вижу, если вы об этом. Пожалуйста…
— Я больше ничем не могу тебе помочь, Элизабет, — раздраженно перебивает голос. — У меня тоже есть дела. Извини. Приятно было тебя повидать.
— Но подожди же! Постойте! Послушайте! Вы должны мне помочь! Что я должна сделать?
— Открой глаза, Элизабет. Открой глаза, — на все лады поет удаляющееся эхо.
Сердце пропускает удар, и морок спадает. Я выныриваю на поверхность, только не водоема, где так и не смогла побороть течение, а собственного сознания. Я открываю глаза.
Комнату заливает теплый дневной свет. Простыня вся смята, часть волос, на которых я лежала, мокрые хоть выжимай, с лица стекает пот. Я делаю жадный вдох, пытаясь прийти в себя после кошмара, и машинально дотрагиваюсь до обручального кольца. На месте. Господи, какой странный сон.
Внезапно я чувствую на себе чей-то взгляд и, вздрогнув, сажусь на кровати. Миссис Бакет, скромно сидящая в уголочке, сконфуженно опускает глаза:
— Простите, Элизабет, я не хотела вас напугать. Уже второй час — Шарлотта проснулась рано утром, спустилась на лифте и нашла нас. Вы так долго не давали о себе знать, что мы встревожились: привыкли, что чуть свет — и Элизабет на ногах. А теперь решили, что вы, должно быть, заболели. Я пошла вас проведать, убедиться, что все в порядке, и нашла вас спящей. Вы спали так беспокойно, разговаривали во сне, но жара, кажется, нет. С вами все в порядке?
Хотя я и более чем удивлена, все же рада видеть ее здесь: после вчерашнего мне было показалось, что мои теплые отношения с Бакетами дали первую трещину.
— Да, — поспешно киваю я, — в порядке, не считая того, что мне приснился просто ужасный сон… Как Чарли? То есть Шарлотта? Противоядие подействовало?
— Нет, к сожалению, — вздыхает миссис Бакет, от волнения постукивая носками туфель по полу. — Но мальчики сейчас работают над этим. Вы же их знаете, Элизабет, вместе они горы могут свернуть, не говоря уже о лекарстве. Все что им нужно — это немного мозгового штурма и орехов для сообразительности.
Я тяжко вздыхаю. Миссис Бакет поднимается с места, отодвигает простыню и садится на краешек кровати, совсем как Вонка вчера. Краснея в смятении, она берет меня за руку и пытливо смотрит прямо в глаза, словно говоря мне что-то личное, что я должна понять и без слов. Я тронута этим жестом внимания и ее искренним участием в судьбе девочки, которую я привела с улицы, но, как оказывается, мои выводы поспешны:
— Вы только не переживайте так сильно, Элизабет, — мягко, будто крадучись, успокаивает меня она, — В вашем состоянии это противопоказано, тем более когда все треволнения, на самом деле, преждевременны.
Выдержав паузу и увидев, что от изумления я совсем потеряла дар речи, Миссис Бакет продолжает:
— Я догадалась, Элизабет, — ласково улыбается она. — Я давно за вами наблюдаю. Я знаю ваш секрет.
— Миссис Бакет, это не то, что вы думаете… — запинаюсь я и вновь, как на преграду, наталкиваюсь на ее заботливый взгляд.
— Вы можете не скрывать этого от меня, Элизабет. Если вам до поры до времени по разным личным причинам не хочется разглашать эту радостную новость, я буду молчать столько, сколько потребуется. Только не таитесь от меня, прошу.
Так вот зачем она поднялась сюда! Не только забота о моем благополучии привела ее, но и жажда удовлетворить собственное любопытство! Так вот чем объясняется наш странный маленький тет-а-тет!
Взяв себя в руки, я уверенно мотаю головой:
— Миссис Бакет, простите, мне так не хочется вас разочаровывать, но боюсь, ваши надежды иллюзорны. Я не жду ребенка. Это исключено.
— Вы не беременны? — недоуменно переспрашивает она, недоверчиво наморщив лоб.
— Нет, — решительно отрезаю я, будто закрепляю приговор печатью. — Пока об этом и речи быть не может.
Она краснеет до кончиков ушей, я — тоже.
— Простите, Элизабет, а я-то вообразила… Мне бы этого так хотелось! Нам бы всем… Я надеюсь, так надеюсь, что ждать осталось недолго.
Мне не хватает мужества сказать ей, что вряд ли она вообще когда-нибудь этого дождется. Вряд ли в мире когда-нибудь появится человек, который будет называть меня «мама». От этой глупой патетичной мысли у меня начинает щипать в носу — Ей-богу, лучше себя не доводить.
— Элизабет, вы точно не больны? Выглядите вы неважно: такой усталой, измученной. Вам бы хорошо передохнуть, сходить куда-нибудь развеяться.
— Да нет, все хорошо, я лучше побуду с Шарлоттой, пока не увижу своими глазами ее превращение обратно.
— Нет, так вы только разволнуетесь лишний раз, — решительно противится миссис Бакет. — Я настаиваю. Сходите проведайте ваших друзей.
Честное слово, если бы я плохо знала маму Чарли, подумала бы, что она пытается меня выпроводить!
— Нет-нет…
— Элизабет, — строго одергивает она меня и снова расплывается в улыбке, — Пожалуйста. Вот увидите, это пойдет вам на пользу.
— Ну, хорошо, — мне так неловко отвергать ее немного навязчивую заботу, что я скрепя сердце соглашаюсь, — Но только на пару часов.
Что ж, все что ни делается,
