Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
ночью – и никто их не спросит. А тут поднимешься форточку открыть – куда? зачем? лежи!
Он чувствовал, как онемело плечо и как чешется затылок от Ольгиного взгляда. Федор знал, что она видит его плохим мужем и отцом. А он совсем другой, только устал так, что не может спать. Внутри от нетерпения крутило кишки. Все теснее становилось его большому телу. «Господи, даждь ми терпение… – попросил он. И сам себе ответил. – Любовь долготерпит». Пред ним стена, а за спиною камень. Любовь ли все это?
Федор придумал встать и выйти, будто захотел помочиться, и посидеть немного в ванной. А лучше было бы выйти на лестницу или спуститься во двор, подышать хоть чуть-чуть. Отчего человеку всегда можно выйти покурить, но нельзя уйти подышать? И Федор повернулся. Ольга и правда не спала, правда глядела на него, но, как только они оказали лицом к лицу, она закрыла глаза.
В высвобожденной руке закололась кровь. Федор подождал, пока пройдет, скрипнул и перелез через Ольгу. Он вышел из спальни. Ничего не сказала. Ничего! Почему не спросила, куда он? Не любит точно.
В подъезде что-то грохнуло. Федор приоткрыл дверь и увидел Руднева. Тот стоял на пролет ниже и глядел бешеными, непонимающими глазами то на Федора, то на порог своей квартиры.
– Чего гремишь?
– Федя, я, кажется, того.
– Чего – того? Перебрал?
Федор обулся и вышел в подъезд. Прихлопнул дверь.
– Мерещится всякое.
– Что?
– Ну вижу там… чего вроде нет. – Руднев будто бы одумался говорить. Потряс перед собой ладонью, словно прогоняя невидимку. – Забудь. Приснилось.
– Это к тебе бесы ходют, – сказал Федор.
– Иди ты.
– Бесы, бесы, я тебе говорю.
– Так прогони их! Крестом своим помаши!
– Это тебе самому их гнать надо, не мне. Демоны всюду преграды куют человеку – им ненавистна святая дорога во храм.
Муха стучалась в лампу. Илья смотрел на соседа с вежливой скукой.
– Кончай ты со своей Библией. – Он поднялся и заглянул в свою квартиру. – Мне завтра помощь нужна. То есть старушке одной. Помирать собралась.
– А что нужно? Пособоровать? – спросил Федор.
– Тебе лучше знать. Чего вы там обычно с бабками делаете?
Федор кивнул:
– Ладно. А ехать куда?
– Деревня Каменка.
11
Дорогу он уже знал, но боялся пропустить поворот. Ехал не быстро, то и дело приподнимаясь над рулем и вглядываясь в дорожные приметы.
– А староверов у вас много? – спросил Федор у старухи. Он сидел рядом, на переднем пассажирском кресле, Катерина сидела сзади. Она опять не стала ложиться. Лицо ее было желтым и неподвижным.
– Катерина?
– М-м-м?
– Староверов у вас в деревне много? Деревня-то у вас староверская.
– Есь.
– А ты точно не из них?
– Не, я их не люблю. Зандравные они все.
Федор теребил бороду. Тишина не нравилась ему, и, ненадолго отстав от старухи, он опять вернулся к ней с расспросом.
– А камень видела?
– Ну… Была у то́ва камышка.
– Какого камушка? – спросил Руднев, удивленный, что старуха сразу поняла, о чем речь.
– Да тут в лесу когда-то лежал.
– Спасибо, Федя, объяснил.
Старуха наклонилась вперед и сказала:
– Святой камышек. Детские следочки на том камню.
– Камень-следовик, – уточнил Федор.
– И зачем он, этот камень?
– Сперва был языческий алтарь… Но у нас все смешалось. Местные культы и православие. Поэтому к камню ходили все кому не лень: и молиться, и лечиться. Даже часовенку поставили рядом.
Старуха заерзала.
– В следочках там все время держалась водичка. Умойся, и пройдет, чиво у тя болит. Я водичкой сыну головку мыла.
– Он болел?
Катерина кивнула.
– И помогло?
– Лечилися, пока камышек не взорвали.
– Его в семидесятых взорвали, – сказал Федор. – В рамках борьбы партийцев с церковью.
– Взорвали, ну, – подтвердила Катерина. – Собрали по лесу камышки, каки осталися, да… да… – Ей не хватило воздуху, чтоб договорить.
– А как они получились на камне, детские следы?
– Знамо как, – отдышалась она. – Ангелочки на камню отдыхали.
Федор иронично хмыкнул. Почесал бороду.
– На самом деле, никто сейчас не скажет. Но есть версия, и мне она кажется правдоподобной, что следы люди выдалбливали специально. Считалось, что валун – это такая ступень для умерших детей, по которой они могут забраться на небо. Взрослые – уже большие, а детям без помощи никак. Сначала просто верили. Потом стали сами выбивать ямки – мол, вон следочек моего дитя появился, значит, оттолкнулся, значит, забрал его Бог. Самоуспокоение такое, чтоб с горя не тронуться. Затем, наверное, это превратилось в обряд. Знаешь, как христиане молятся за усопшего, чтоб ему открылись райские врата? Ну вот и тут… Люди долбили след в камне и боялись, что без этого неприкаянная душа не сможет покинуть землю.
Машина свернула. Опять они ехали жидким лесом, солнце давно оторвалось от земли и рябило в просветах. Под колесами гремела дорога, хрустел камень, на заднее стекло летела грязь. И лес становился все темнее и сходился будто ущельем, тоже гудел и перестукивался внутри. Руднев ждал того момента, когда машина выскочит на свободу, в ровное поле, а там уж – деревня.
– Вообще-то зря они его… Зачем надо было взрывать? – говорил сам с собой Федор.
В салоне было душно. Старушка мерзла. Руднев врубил печку, и теперь внутри стоял сухой и твердый воздух. Хотелось скорее доехать, скорее отдать больную.
Они выбрались на свет и ехали по полю, которое показалось Илье не таким просторным, как в прошлый приезд. Впереди была деревня, сизонькая, низкая, как всякая русская деревня. На том же месте, сразу на въезде, высилось кладбище с тонкими голубыми крестами, которые на белесом солнце казались почти прозрачными. В зеркале Руднев увидел, что старуха опять глядит на свои родные кресты. Они подкатили к дому. Встречать машину никто не вышел.
– Приехали, Катерина, – Федор обернулся на старуху. – Дом!
Руднев постучался в дверь. Шевельнулась на окне занавеска, пискнули петли. Во двор без шапки, в накинутом только на плечи ватнике выскочил дед. Затявкала где-то собака. Больную вытащили. Она, оттолкнув всех, прошлась к дому. На полпути встала, прислонилась к завалинке. Старик стоял над ней и торопил: простынешь, иди уж, простынешь! Катерину взяли под мышки.
Внутри они расселись, только Федор стоял у стола, выставляя на него какие-то пузырьки, пиалку, похожую на ракушку, Евангелие, свечи. В избе трещала печь и было душно, как в машине. Над печью висела новая шкура, плохо зачищенная, и на ней свернулись кровяные ошметки. Федор накинул на плечи белую епитрахиль, расправил и пригладил сияющие золотом ленты. Сверху надел крест. Руднев не мог оторвать взгляда
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
