сталь из рук, а самого кулачищем впечатал в стену. Хрящ так и сполз на пол, рядом с Ядцем. Подниматься оба они не решались.
– Ползать у меня в ножках будете, не прощу! – смерил их уничтожающим, презрительным взглядом Рожин. – Мразь! На кого башки подняли? Легат узнает, живыми прикажет в землю закопать. Забыли Сеньку Ушастого? Весёлый был парнишка. Соображал. Только под себя грёб золотишко. Где он теперь?
И Хрящ, и Ядца подавленно помалкивали, отползая подальше от стола, за который опять уселся Кирьян.
– В каменном мешке его кости крысы догладывают. А тоже на Легата замахнулся… А вы, значит, с Дантистом паутину плетёте? Вместе поживиться решили?
– С чего ты взял про Дантиста, Кирьяша? – осмелившись, подал голос толстяк. – Никаких сговоров у нас не было. Скажи, Хрящ? И в голову не приходило. А если что прошляпили?… Что не так?… Тут ведь тоже не медок. Это ты на готовенькое приехал. А нам пришлось обстановку разведать. Кистеня, этого местного королька, ублажить… Да ты всё сам понимаешь, Кирьюш? Голова у тебя светлая. А если что, прости. Бумажку-то про тайный схрон мы же выведали у служки.
– И с монахом тебя свели, – присоединился Хрящ, утирая разбитую в кровь морду.
– А раз миром он её не отдал, наверное, правильно ты его казнил, – закончил Ядца, кисло усмехаясь. – Поганец дорого запросил, вот и нашёл своё.
– И с каждым так будет, кто башку подымать на меня станет! – уже миролюбивее рявкнул Кирьян. – Поняли, значит?
– А чего тут не понять.
– В морду не дашь, сами не попросите, – подвёл черту Кирьян. – Ну-ка, посмотрите, что с дворником? Вроде как из-за нашего шума в себя пришёл?
Ядца и Хрящ, почёсывая бока, бросились исполнять поручение.
– Дубок! – окликнул Рожин Пашку, прижавшего у порога совсем закисшего мальчугана. – Давай сюда сучонка!
– Папка! – завизжал Игнашка.
От крика сына или от толчков бандитов Мунехин застонал, приоткрыл глаза на залитом кровью лице. Был ли он жив? Наверное, ещё жил, хотя окружающее воспринимал с трудом и, как ни силился подняться с пола, у него это не получалось. Ядца подлез к нему со спины, сел на пол, затащил его голову к себе на колено, чтобы тот мог видеть Рожина за столом. Хрящ вылил на Мунехина несколько ковшей воды, пока его не остановил Кирьян решительным жестом руки:
– Не убил, так хочешь, чтоб он захлебнулся?
– А пущай хлебает, – не успокаивался тот. – Заодно и умоется. Морды-то не видать совсем. Ядца, ты ему, урод, весь нос разбил.
– Не целился, – отмахнулся Ядца. – Будет знать, как на меня бросаться. Во! Совсем глазки открылись!
Мунехин действительно после водяного душа живее заозирался, ища глазами сына, и, найдя, успокоился.
– Ты, мужик, соображаешь, кто перед тобой сидит? – без проволочек рявкнул Кирьян.
Мунехин не проронил ни звука.
– Язык прикусил? Или не хочешь говорить?
Мунехин только отвёл от него глаза, упёрся в стенку тоскливо и без всякой надежды.
– Ну, молчи. Скажешь, как приспичит. – Кирьян крикнул солидно. – Легата не забыл?
Мунехин повернулся, заинтересованнее всмотрелся в глаза Рожину.
– Не забыл. Так я от него привет тебе должен передать. Слышь? Помнит тебя Илья Давыдович и просил передать. Меня уполномочил. Заметь, не эту сволочь, что тебя чуть не убили.
Ядца и Хрящ недовольно поморщились.
– Одного поля ягода, – выдавил из себя Мунехин почти неслышно.
– Не скажи. Я тебя от смерти спас. И на будущее обещаю – жить будешь. И сучат твоих не трону, если станешь послушным.
– Что надо?
– А ты не догадываешься?
Мунехин промолчал.
– Ты зачем попа спёр в подполье?
– А было бы лучше… если б его… священник нашёл? – Мунехин заговорил, но язык плохо ему подчинялся – ему мешала кровь и выбитые зубы, он закашлялся и со стоном выплюнул несколько штук вместе со сгустками крови. – Или милиция?
– А тебе откуда известно о милиции? – насторожился Кирьян.
– Ты меня… за дурака-то не держи, – отплевался наконец Мунехин и заговорил увереннее: – Где убийство, там и власть.
– Соображаешь. А шуры-муры с ними не водишь?
– Какой интерес тогда прятать?
– Я не знаю. Ты ответь.
– Мели Емеля…
– Что с трупа взял?
– А что с него возьмёшь? Труп и есть труп.
– Нож где?
– А там и выбросил, когда на доску клал покойника.
– Проверю! Смотри!
– А проверяй. Крысам не сожрать. Там и будет.
– А чего тебе понадобилось прятать труп? Какой интерес? Ты же якшался с монахом?
– Знал немного. Схоронил по-христиански.
– А менты или попы не сделали бы?
– Сделали бы. Почему нет.
– Ну а чего полез? Следил за мной?
– Кабы не убрал я его, все подозрения бы на меня пали. Тебя никто не знает.
– Вон как! Это почему ты так уверен?
– Бывал он у меня дома. Что скрывать.
– Вот, уже теплее. – Кирьян потёр от возбуждения руки, заёрзал на подавшем жалобный скрип стуле. – Вот теперь и скажи мне, с чего это вы подружились?
– Верующий я.
– Ах, исповедовался, никак?! – Рожин закатил глаза, загримасничал, изображая кающегося грешника, только что не крестился, но вдруг разом замер и рявкнул на Мунехина: – Дурить меня не советую! Я тебя предупреждал?
– Чего ты?
– Ну так слушай ещё раз. Старшему твоему я нашёл место. Пока ты мне здесь сказки брешешь, он будет крыс кормить в каменной яме.
Мунехин дёрнулся в ужасе.
– Да-да. Нашёл я ему местечко в подземелье. Помогли друганы. Слышал небось о Костыле? Ни один ты в подвалах рыщешь. Золото шукаешь! Несговорчивый у тебя старшенький-то. Драчлив. В тебя весь. Сейчас сидит. Одумается, выну на свет божий, а нет – крысы сожрут твоего сучонка.
Мунехин вскрикнул, не находя слов.
– Чего орёшь-то? Спасай, отец, сына. Он молчит, должно быть, по глупости. Мал ещё. А может и вправду ничего не знает. Но тебе-то всё известно?
– Чего вам надо?
– Зачем тебя Стеллецкий послал сюда, на край света? Чего искать?
– Не посылал меня никто.
– Не любишь ты сына…
– Убежал сюда сам. По доброй воле. От вас, проклятых.
– Хорошо. Поверю, – не раздумывая, хлопнул Кирьян лапищей по столу. – А в подземелье кремля чего рыскал?
– Поклянись, что со мной и детьми ничего не будет, – скажу всё.
– А что тебе с моей клятвы? Я же бандит! Обмануть могу.
– Бог тебя не простит.
– А я неверующий. Нашёл чем пугать!
– Сатана ты! Дьявол из преисподней!
– Не ори. Если всё расскажешь без утайки, выдашь сам, обещаю: и тебя, и пацанов твоих не трону. Но поедешь со мной в Москву. А там Легат решит, что с тобой делать. Согласен?
Мисюрь, обессиленный, в изнеможении закрыл глаза.
– Не сдох бы на
