являлся. Не всегда хватало образования, да чего там… отчасти и ума. Но учиться умел всегда, пусть даже зубрёжкой. И свой диплом юриста после отсидки получил без взяток. Горбом, троечный, но честный.
Нет сейчас возможности работать привычно, а раскрывать белогвардейцам прогрессивные схемы заработка почему-то не тянуло. Возможно, бывшие оценили бы аферы из двадцать первого века, но мужчине претили такие подельники.
Аркадий Валерьевич… пусть, пусть он ведёт с ними дела, старательно не замечая плохо скрываемое презрение в глазах белогвардейцев. Он, Максим Парахин, лучше будет сотрудничать с большевиками, чем с белогвардейцами.
Его дед воевал с немцами, а эти… за. И внуку не хочется предавать память деда.
Глава 11
Меня колотит от напряжения, но старшаки невозмутимы. Рассыпавшись по сторонам, они неплохо изображают бредущих по своим делам подростков, никак не связанных друг с другом. Старшаки отслеживают случайных прохожих, гуляющих детей и любопытных старух в окнах.
– Здесь, – дёргает подбородком Вовка-Цыган на грязноватое окно с приоткрытой форточкой, – Ленка маякнула, на работе хозяева.
Я мешкаю, это первое серьёзное дело для меня, но Вовка не даёт опомниться.
– Давай!
Встав у стены, приседает, и я взлетаю на плечи. Толчок… вцепившись в форточку, ужом проскальзываю внутрь. Умывающаяся на кухонном столе трёхцветная кошка лениво соскакивает на пол, нервно дёргая хвостом. Опираясь на руки, соскальзываю сперва на подоконник, а потом и на пол, после чего тихонечко обегаю квартиру.
– Никого, – шепчу Вовке, показавшись в окне, тот кивает одобрительно.
Открываю застеклённый балкон, и старшаки тут же влетают в квартиру. Не совсем понимаю, зачем такие сложности и не проще ли открыть окно, если не хочется войти через дверь… Ну да Пашка стоумовый, ВУЗовские учебники по психологии за третий курс уже читает, и ведь понятно ему! Главный в нашей банде он… не самый главный, над ним смотрящие есть и вообще…
Дух захватывает от того, что я в банде! В настоящей банде, подумать только! Вот пацаны в Атырау обзавидовались бы! Мне двенадцать всего, а уже на дело хожу, да не у ровесников из карманов мелочь трясу.
Не к месту всплывает сомнение, а точно позавидовали бы? Всякое у нас бывало – дрались один на один и толпа на толпу, огороды обносили… но чтоб кражи? Да и не вдохновляла раньше воровская романтика… Нет, точно позавидовали бы!
Оказавшись внутри, ребята стряхивают с рук строительные рукавицы (отпечатки!), натягивая сперва резиновые медицинские.
– Сервант в зале первое дело, – поучает Пашка, кидая вещи на диван, – ага!
Небольшая шкатулочка с золотом и бижутерией вытряхивается в барсетку. Туда же идут несколько купюр, найденные в баночке из-под крупы на кухне и из ящика компьютерного стола в хозяйской спальне.
– Смотри какие! – Ирка вылетает с несколькими наручными часами.
– Эти сразу выкинь, – брезгливо говорит Вовка, тыкая пальцем, – позолота и стразики, только лохов из провинции впечатлять, да армянам впаривать. Хотя… оставь, Ашоту скину. У него родни в Ереване много, подарков на всех не напасёшься. Хватит на раз посидеть в шашлычной, и то неплохо.
На прощанье Пашка выдрал из компа дорогущую игровую видеокарту, а Ира прихватила две зеркалки[69]. Уходили через балкон, дело заняло чуть больше пяти минут.
– Наводка, пять минут риска, и мы на коне, – хохотнул Пашка, – понял, малой?! Сколько чистыми, Ир?
– Чуть больше семидесяти, да барахло скинем, ещё где-то столько же получим, – отозвалась девушка.
– Круто! – Вырывается у меня, – это за один раз столько взять можно!?
– Можно и больше, Тоха, – смеётся Вовка, положив мне руку на плечо, – раз четыре миллиона взяли чистыми, ух и погудели! Но там дело такое… нам добро дали обчистить того мудилу. Забыл человечек, под кем ходит и кому отстёгивать должен, вот и сняли с него защиту.
– На ноги приземлили, – веско говорит Пашка, стукнув кулаком по ладони с нехорошей ухмылкой, – чтоб вспомнил, откуда вышел!
Два час спустя, скинув добычу, засели у Ашота, толстого шашлычника с заведением в глубине спального микрорайона. Народ здесь всё больше из диаспоры и такие, как мы – уличные волки, как говорит Пашка.
– Добавки хочешь, дарагой? – Ласково спрашивает армянин.
– Спасибо, дядя Ашот, не влезет больше – порции у вас здоровенные. И вкусно всё!
– Кушай, дарагой! – Ашот отходит, потрепав меня по волосам.
– Хороший ара, – чуточку нетрезво говорит Вовка, – не великого ума, но мужик!
Почему-то захотелось возразить ему, глаза у Ашота не соответствуют нарочито-простоватому имиджу. Но старшаки лучше знают людей, на то они и старшаки!
В желудке тяжело лежит вкуснейшее мясо, заполированное лёгким домашним вином.
– Из-под самого Арарата, мамой клянусь, да!
В кармане пятнадцать тыщь – бешенные, нереальные деньги, которые так просто не потратить!
– Смотрящему отстегнуть, наводчику, а вот и твоя доля, Тоха!
– Ну что, понравилось? – Подмигивает Пашка. Расплываюсь в улыбке… как здорово, что у меня такие друзья!
* * *
Тяжёлый удар по затылку выбил из меня дух, очнулся уже с тяжело гудящей головой и руками, связанными за спиной крепко, до потери чувствительности. Лежу лицом вниз, уткнувшись в перегнившую листву и чувствуя, как по коже ползают насекомые.
В голове сумбур, нет даже страха, только дикая головная боль и тошнота. Едва успеваю повернуть голову, чтобы не захлебнуться рвотными массами.
Проблевавшись, открываю наконец глаза и утыкаюсь взглядом в Сунила. Мёртвые, широко открытые глаза индийца с ползающими по ним мухами сантиметрах в двадцати от моего лица. Перерезанное до самого позвоночного столба горло не оставляет сомнений в его гибели. Хорошо видны многоножки, подъедающие запекшуюся кровь.
Тяжёлый, липкий страх накрывает одеялом, отправляя в глубокий обморок. Очнулся чуть поодаль, от пощёчин и струек воды, лившейся в лицо.
– Гринго, – лицо говорящего расплывается, – ты слышишь меня, гринго? Маноло, мать твоя шлюха! Спящих не мог нормально взять, всё бы тебе кровищи побольше! Один мёртв, другой вот-вот концы отдаст, третьему ты зачем-то рёбра ногами переломал, связанному уже! Работать кто будет? Я? Нет, дорогой. Ты и будешь за всех троих!
Невнятное бормотанье в ответ сменилось звуками скоротечной схватки, после чего тяжело дышащий голос произнёс:
– За нож он взялся, пёс! Всё бы ему кровищи, еврею португальскому, да побольше! Падаль!
Стоном даю понять, что слышу его, почему в этот момент кажется жизненно необходимым подать голос. Усатая физиономия немолодого мужчины с явно индейскими корнями появляется передо мной.
– Живой?
– Пока да.
Ответ мой метис принял за остроумную шутку, залившись хохотом и пересказывая её невидимым мне товарищам на испанском.
– Ты верно сказал, гринго – пока живой, – усатая физиономия с оспенными рябинами снова появилась в поле
