Помолившись, сели за стол. Повар из Сильвена и впрямь был ужасный. Отхлебнув суп, Роже от души рассмеялся:
— С такой стряпней Сильвен отравит нас быстрее сарацинских женщин.
— Согласен, служанка необходима.
Отобедав, опять занялись захваченными вещами.
В сундуке на кухне оказалось несколько серебряных блюд и покрытый позолотой кубок. Остальное — пряности в мешочках и пучках, огниво, нож и хороший топорик. В женском сундуке были ткани и льняное постельное бельё, веретено и душистые четки. Их Гуго прихватил на память с собой и после не расставался.
Гораздо занятнее оказался сундук внизу. Бывший хозяин дома был любителем книг, наверное, какой-то ученый. Свитки папируса, пергаменты, сшитые в кодекс или свернутые просто в рулон. Свитки из странной тонкой бумаги, желтоватой и полупрозрачной на свет. Удивлявшая своей непрочностью бумага была в диковинку франкам. На ней было даже страшно писать! Ну, разве что голубиную почту.
Гуго долго рассматривал и перекладывал свитки и книги. В массивном рулоне, перевязанном голубой шелковой лентой, оказалось несколько карт. Выполненные на хорошо выделанных пергаментах из козьих или овечьих шкур, карты поражали своей точностью и новизной. От того, что было изображено на них, Гуго покрылся холодным потом. С трудом опознав знакомые очертания Италии и Византии, отыскав Египет и Иерусалим, он увидел, что земли продолжаются дальше. За Аравию, Сирию и Египет — намного дальше, чем может себе представить человеческий рассудок. Разделенные океаном, словно два оторванных крыла лежали незнакомые континенты. От увиденного ум Гуго пришел в смятение. Острова, заливы, дальние берега. Все было выполнено изящно и четко. Надписи были сделаны на византийском и еще каких-то других, неизвестных языках, но были и такие, что написаны на знакомой латыни. На одной из карт, очень смешной, мир был изображен почему-то круглым.
Гуго просидел над картами до темноты. Когда стало от напряжения резать глаза, зажег масляный светильник. Мир казался ему совсем иным, чем в детстве обучали каноники из монастыря в Труа. Кто были эти народы на незнакомых материках? Хитрые карлики, богатыри-великаны, или древние праотцы, которых не настиг потоп? Что сулили они землям Христовым и ведали ли Христа?
Шевалье долго ходил по комнате, переводя дух, потом решил все снова спрятать — до тех пор, пока не осмыслит, как быть и что делать с картами дальше. Показывать баронам — даже Танкреду, мечтавшему ради имени Христова до горизонта завоевать мир — было бы бесполезно. Продать? Стало бы безумием… Оставалось только думать и ждать.
Из всех карт он оставил только одну, с планом Иерусалима. С крепостной стеной и двенадцатью башнями вокруг, воротами, церквями, домами. Во главе пышно и помпезно высился храм Соломона, окруженный высокой стеной. Хорошо был узнаваем и Гроб Господень. Не без труда Гуго отыскал дом графа Этьена, а потом и то место, где должен был находиться его собственный дом. Улыбнувшись, рыцарь, как булавку, воткнул в эту точку твердый акациевый шип — когда-нибудь потом, по этой карте он обязательно будет учить сына.
Пергамент с планом Святого города нашел себе место на стене напротив кровати. А умиленный и удивленный Гуго лег спать. Вместо привычных ужасов, сражений и искаженных лиц людей, которых он без числа лишил жизни, рыцарю снился замок Пейен с невысоким коренастым донжоном, снились жена и сын, близкие и родные.
Глава двенадцатая. Последний бой. Крах Аль-Афдала
Танкред лениво поигрывал подаренным кинжалом. Рукоять черненого серебра, с крупным рубином, а по клинку расходился вороненый узор. Оружие из дамасской стали, которое ковали сирийские и персидские кузнецы, быстро пришлось по вкусу крестоносцам.
— И как Вам, сеньор Танкред, титул короля Наблуса? — граф Евстафий Бульонский, родной брат Готфрида Бульонского, пригубил вина. — Местные христиане любят нас и во всем нам доверяют.
— Сеньор Евстафий, поживем — увидим… Действительно — великолепный клинок. — Танкред прищурился, разглядывая лезвие. — А ваш брат — хорош! Удивил тогда сарацинов! А как был удивлен верблюд!
Граф Евстафий улыбнулся. Речь шла о случае, когда сарацинские послы решили испытать силу Готфрида — действительно ли он дружен с мечом. Граф Готфрид, улыбнувшись, повелел привести верблюда — и — ух! Отсек ему голову одним взмахом меча. Словно срубил тростинку.
— Мессир Танкред, мессир Евстафий! — в дверь шатра просунулся шлем шевалье Жерара. — Разрешите доложить, господа! К вам гонец сеньора Готфрида, защитника Гроба Господня.
— Зовите его сюда.
В шатер вошел рыцарь в короткой легкой кольчуге. Судя по изможденному виду, он проделал нелегкий путь. Рыцарь бросил жадный взгляд на кубок, вероятно, его мучила жажда, но пересилил себя. Сглотнув пересохшим ртом, он отрапортовал баронам:
— Шевалье Гюи де Монтерлан, прибыл со срочной депешей от сеньора Готфрида, защитника Гроба Господня.
Шевалье Гюи поклонился и протянул Танкреду свернутый пергамент. Танкред посмотрел на графа Евстафия, кивнул и сорвал печать. Он успел перехватить голодный взгляд рыцаря и крикнул вассалу:
— Сеньор Жерар, накормите это достойного рыцаря и дайте ему выпить! — Танкред развернул свиток, быстро пробежал глазами и передал Евстафию Булонскому.
— Ваш брат просит о помощи.
— О, Небеса! Случилось что-то плохое?
Евстафий выхватил пергамент, прочитал и облегченно вздохнул:
— Это предсказуемо. Разведчики подтвердили приближение фатимидского войска. Готфрид просит узнать, насколько все серьезно.
— Да будет так. Выезжаем на рассвете утром.
— Они движутся с юго-запада. Думаю, как и мы, они должны идти по берегу моря. Так кораблями можно доставлять провиант и дорога там абсолютно прямая.
— Мы не знаем, насколько они далеко. Проедем до Цезарии, пополним запасы провизии и возьмем путь на закат вдоль моря.
— Объявите своим рыцарям, пусть готовят лошадей и слуг. Каждому иметь воды и еды на пару дней перехода.
На исходе ночи, когда солнце еще не показалось из-за холмов, а роса столь обильна, что её можно собирать плащом, отряды обоих баронов, как перелетные птицы сорвались по извилистой дороге, ведущей через горы к морю. По пути им несколько раз встречались вооруженные сарацины — из незахваченных крестоносцами крепостей или разбойники, рыскавшие, как волки, но не они были целью.
К вечеру оба отряда добрались почти до Цезари — Кесари Палестинской, что строил еще царь Ирод. Неприступная мусульманская крепость, из тех, что охраняли побережье. Каменные стены, высокая смотровая башня, купола мечетей и церквей, вонь гниющих водорослей и дохлой рыбы. Лодки и галеры в порту.
Объехав грозный бастион стороной, встретили рыбацкую деревушку. Взъерошенные финиковые пальмы и жесткая серебристая трава на берегу. Злобные настороженные лица. Босоногие ребятишки, черные от загара как чертенята, бросились врассыпную. Запирались двери и ставни. Никто не хотел говорить. Даже за предложенные монеты.
