Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
что уж бо́льшей аллюзии на «Анну Каренину» и придумать нельзя.
– А что, по-вашему, такие аналогии могут значить для преступника? – спросил тем временем Перемогин у литературоведа. Глаза психиатра цепко и внимательно следили за собеседником.
– Да что угодно, – пожал плечами тот. – Может, загадка больного на голову любителя литературы или очумевшего студента, или просто какой-нибудь пунктик законченного психа, повернутого на классике. Выяснять зачем – это уже ваша епархия. Ищите – и обрящете.
– Тут вы правы, – доверительно усмехнулся полковник Лепнин, встал и протянул Рынде руку для пожатия. – Спасибо за содействие, Павел Юрьевич. Вы очень нам помогли. Если появятся еще какие-то мысли, непременно звоните. Вот моя визитка.
Глава 13
Члены оперативной группы рассаживались по местам, перебирали бумаги в своих папках, негромко переговаривались. Опустившись на стул, Зигунов внезапно почувствовал, как устал за последние дни. Расследование выходило каким-то тягучим и выматывающим, будто они дурными мухами влипли в патоку и теперь погружались в нее все глубже и глубже. «Если увязнем окончательно, задохнемся – и пиши пропало», – сумрачно подумал он. Висяками, конечно, пахнуть еще не начало, но предчувствия у майора были самые нерадостные – уж очень медленно они продвигались. Даже невзирая на помощь московских коллег.
Зигунов посмотрел на Лепнина и Перемогина. Психиатр активно щелкал мышью, настраивая что-то в своем ноутбуке, и взгляда Петра не заметил. А вот седовласый полковник перехватил его, будто ждал, и улыбнулся, как показалось майору, с пониманием. Это постоянное чувство, что Лепнин обо всем знает и все понимает, немного раздражало. Оно будто не оставляло места для маневра… и вызывало стыд за любую слабину. Временами так и хотелось гавкнуть полковнику в лицо: «Да! Я в дерьме! И что с того?! Имею право!»
Петр отлично понимал, что это детство какое- то, глупые обидки, которые интересны только ему самому, а Лепнин ни в чем не виноват. Но желание все равно продолжало временами посещать. Может, это погода так угнетающе на него действовала или банальная усталость. Тем не менее определенное злорадное удовлетворение вызывал факт, что не только ему, майору Зигунову, было плохо в последние дни. Республиканский тоже поглядывал на москвичей с почти нескрываемой обидой.
Судя по насупленным бровям, не нравилось ему на втором этаже. В отрыве от мейнстрима расследования и привычной обстановки. Но тут Зигунов ничего поделать не мог, хотя ясно видел, что скоро у подчиненного сознательность закончится и он выступит с очередной пламенной речью. Вот пусть Святой Георгий в обнимку с москвичами Республиканского и приводят в чувство.
Последняя мысль вызвала у Петра кривоватую усмешку, но получить полное удовлетворение он от нее не успел – заговорил полковник Дидиченко:
– Итак, товарищи, что у нас есть на сегодняшний день? Я знаю, что московские коллеги подготовили целую презентацию…
– Да, верно, – перебил Перемогин, не обращая внимания на осуждающие взгляды офицеров. – Я позволил себе сделать некое наглядное пособие, чтобы всем было проще вникнуть. Если вас не затруднит, Георгий Иванович, сдвиньтесь чуть в сторону – я выведу слайды на экран.
Полковник отъехал на кресле немного влево и повернулся так, чтобы видеть то, что будет показывать психиатр. На лице старого вояки не дрогнул ни один мускул, но Зигунов мог бы поклясться и дать голову на отсечение, что нахальный москвич еще получит за свою бесцеремонность. Но сейчас дело было важнее.
– Чтобы предвосхитить вопросы и недопонимание, – начал Валерий Всеволодович, – на первой схеме я продемонстрировал, какова роль психиатра (конкретно – моя) в расследовании серийных убийств. Знакомясь с обстоятельствами преступлений, по явным и косвенным уликам, по деталям, которые неспециалисту покажутся отвлеченными и незначительными, я пытаюсь выявить закономерности поведения преступника. Проникнуть в его подсознание, чтобы понять главный момент: его мотивацию. Что именно им движет?
Перемогин несколько раз щелкнул дистанционным пультом, и на экране начали сменяться слайды с фотографиями и сканами документов по текущему делу.
– В результате тщательного анализа вырисовывается облик преступника. Я могу с высокой точностью назвать его пол, возраст, уровень сексуальной зрелости, психического здоровья, указать некоторые его привычки, семейное и социальное положение, особенности поведения в быту, взаимоотношения с жертвой, возможные следующие шаги.
На экране появилась разветвленная схема, в которой стрелки от имеющихся улик переплетались, соединялись и вели к блокам с выводами.
– Задача психиатра – проникнуть в подсознание убийцы. В те его скрытые уголки, которых он и сам старается не касаться (осознанно, во всяком случае), но которые формируют и определяют его личность. На основе имеющейся информации я делаю выводы и предоставляю следствию психологический портрет преступника.
Психиатр обвел аудиторию вопросительным взглядом:
– Надеюсь, с этим теперь все предельно понятно. Может быть, есть вопросы?
Ни у кого вопросов не было.
– Прекрасно. Тогда переходим конкретно к нашему делу.
Снова защелкал пульт. На экране появились фотографии Красовских – старого ростовщика и его внука.
– Судя по имеющимся данным, убийца каждый раз старается как можно точнее воссоздать сцену из литературного произведения. Это явный и очень характерный почерк, который его выделяет и позволяет сделать определенные выводы, о которых я скажу чуть позже. Принимая данное обстоятельство во внимание, мы можем объяснить странности, которые наблюдаются в преступлениях. «Литературная теория» – давайте назовем ее пока что так – отвечает практически на все вопросы. Зачем убивать умственно отсталого подростка, который не сможет дать следствию какую-либо полезную информацию или опознать преступника (кстати, он, скорее всего, значительно изменил свою внешность перед тем, как пойти «на дело»)? То есть мальчик не опасен, однако его все равно убивают. При том, заметьте, нет поводов думать, что наш преступник – садист, который просто получает удовольствие от самого процесса умерщвления. Хотя младшему Красовскому он нанес ударов больше, чем требовалось.
На экране появляется несколько фотографий с крупными планами внука ростовщика.
– Это можно списать на азарт или некие внутренние колебания… конечно, если это дело у нашего пациента… в смысле, преступника, первое. Я в этом не уверен, но сейчас нам это и не так важно. Важно, что садисты так не действуют – у них совсем другой паттерн поведения… В общем. Наш убийца все делает собранно, спокойно, по четко выверенному плану, не смакуя и не растягивая страдания жертв.
Так почему же все-таки младшего Красовского нужно было убить? Ответ прост: он – аналог блаженной Лизаветы, сестры старухи-процентщицы из «Преступления и наказания». Первое преступление – вообще почти дословное цитирование сцены из романа. За исключением пола жертв, само собой. Даже камень в бумажке обретает смысл – такой же использовал Раскольников, чтобы отвлечь старуху-процентщицу.
Перемогин
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
