обхват её губ, ощущать, как её острый язык проходится по уздечке, и видеть, как интуитивно быстро её рассудок вспоминает каждую бороздку, каждую вздувшуюся вену — самое правильное из всего сонма неправильностей в эту ночь.
Он кончает ей глубоко в горло, вцепившись в комод и в кудри побелевшими пальцами, потому что сосёт Непризнанная лучше всех шлюх Ада, Рая, Земли и миллиона других миров.
— Прекрасно… — рушась рядом, прямиком на пол, мужчина цедит это сквозь плотно сжатые зубы. — Этовсёслишкомпрекраснобля…
— Не знаю, что ответить. — В данный момент она даже думать боится. Просто выключает разум, не желая анализировать ситуацию. Полулежит среди фотографий трупов, облокотившись на руки, и просто наслаждается волнами, как у океана. Только океан тот — весь между ног.
— В позу.
— ЧТО?!
— Мы разогрелись, — не-Смит дёргает Вики на себя, полностью пластаясь по паркету, — пора переходить к основному блюду, Уокер.
Но теперь она сверху, потому что крутят Викторией, как шаром в фитнес-зале. Подхватывают, переворачивают, бёдрами усаживают себе на лицо, а голову прибивают к члену. Тот разряжен и стал значительно мягче, но криминалист всё равно не в силах избежать сравнений с оружием: его ствол — самая значительная угроза в этой комнате.
Она берёт его в рот с тянущим, сосущим звуком и чувствует, как кончик его носа проходится по мокрым складкам.
«Что ты там вынюхиваешь?», — мысль шальная, лёгкая, крылатая. И улетучивается раньше, чем девушка успевает распробовать ту на вкус.
«Тебя, Непризнанная, — Люцию кажется, он слышит её вопрос в своей голове, пока язык разлиновывает классики. — Вынюхиваю тебя, чтобы убедиться, что нихрена я не забыл и никогда не забуду. — Идеальные прямые, спирали, круги, по касательной. Своими ладонями он так сильно тянет Уокер на себя, что у той разъезжаются колени. — Тебя сожрать хочется. Нарушить все посты и закончить любые голодовки. Так нужно, Вики… Так нужна мне, что… прости, блин! Прости меня за то, что мы это делаем! Потому и не спускался, потому и не искал встречи, — с клитора его язык устремляется выше — двигается, лижет, скользит, проникает, — знал, что всё закончится нами. Пóтом, смазкой, ёблей, пульсирующими дырками», — Люцифера накрывает мятежным угаром: от проникновения её влагалище сжимается, и теперь он может пересчитать каждое выступающее рёбрышко у Виктории внутри.
«Ты из меня душу вынешь!».
«А ты — высосешь!».
«Хочу твои пальцы…».
«Любой каприз, родная. Любой каприз».
Никто из них не догадывается, что диалог в голове — не распалённые волей случая фантазии. Однако ладонью Люций двигает по заднице, чуть шлёпая, сжимая ту с оттяжкой, вызволяет свой рот из плена, облизывает не святую «троицу» пальцев и вводит средний и указательный в Вики, а большим начинает гладить тесно сжатое отверстие выше.
«Я планирую взять всё», — и тут уж хоть сам Шепфа заявись, хоть Шепфамалум, хоть оба разом, с Мальбонте на подпевках, планам демона им не помешать.
С переполненным ртом, со слюной, которую можно приравнять к потопу, Уокер не в состоянии думать: сейчас она — пепелище, раскрытое и до сухожилий обнажённое, текущее в чужие губы, что так правильно истязают её клитор и долбят отверстие выше. Два отверстия выше.
Но она умеет быть благодарной, и вся её глотка, каждый втянутый вдох, создающий вакуум, каждая, нарисованная языком окружность массивной головки, касание зубами вдоль твердеющей плоти, в его распоряжении. Когда мужчина под ней приподнимает бёдра и вдвигает член до предела, она не способна противостоять его калибру. И устоять она тоже не способна. Вики распахивает рот шире и с удовольствием давится, но принимает каждый дюйм.
Это даже не Глок, это легендарный Смит&Вессон.
Они кончают почти одновременно — друг другу в губы. С таким сумасшедшим стуком в грудных клетках, что Виктория не знает, где барабанит его сердце, а где — её собственное. Распознаёт лишь жар в гортани, горячую, тугую пульсацию между ног и растекается по нему, шумно, на выдохе проглатывая все следы правонарушений.
Она ведь так и не знает, кто он — это, странно идущее мужчине библейское имя всплыло в подсознании и послужило стартовым свистком к действиям, — но теперь у Вики крутятся вопросы.
Поразительно, как появление всего одного человека в чужой, размеренной жизни способно изменить всё. К своему двадцативосьмилетию Уокер уже начала считать себя той, у кого есть ответы. Но сейчас, гладя пальцами его ноги в кромешной темноте, дыша судорожно и рвано, ощущения у криминалиста, как в детстве — ничего непонятно, но страшно интересно.
«Ты — высокий брюнет, но пониже Смита. — Закрыв глаза она рисует кого-то дерзкого и красивого. Того, кто явился из снов. — Ты крупнее. Твои плечи шире, мускулы на руках больше, кубики пресса — как железобетонные опоры моста, а вот бёдра такие же узкие и поджарые. У тебя мягкие, плавные черты лица, они не такие «скандинавские». Но скулы острые и подбородок чёткий… небезопасный такой подбородок — упёртый, вызывающий. — В мыслях всплывает «Люций, ты — баран!», и от этого накрывает теплом. Теперь Виктория не может остановить свои ладони, они продолжают ласкать и гладить его кожу везде, куда способны дотянуться. — Ты длинноногий и ноги у тебя крепкие, но не перекаченные. И, да, у тебя классная задница — там всего в меру, и она аккуратная и высокая, как у мужчины, который с самого детства привык заниматься спортом. — Её потряхивает от того, у чего не существует объяснений, пока сам Люцифер лежит абсолютно молча и, кажется, утробно мурчит. — Твой торс покрыт татуировками, на которые я залипала часами. Они даже на татухи не похожи, настоящая живопись! Твоя кожа золотистая, ты легко загораешь, тебя любит солнце. И женщины тебя тоже любят. — Между рёбер колет до противного, но Вики радостно — она давно никого не ревновала, утешаясь мыслью, что Уильям просто не даёт поводов. — Когда ты злишься, ты — красноглазый бык. Натуральный бычара! Твердолобый и импульсивный. Из тех парней, что не будут рассусоливать и вести переговоры, а просто разобьют бутылку об стол и покромсают «розочкой» каждого неугодного. — Хочется кричать «Спасите, SOS!», потому что она начинает захлёбываться то ли на грани истерики, то ли от бесконечного счастья. У того стекольный вкус, намекающий на разбитые судьбы. — Твои ресницы чёрные и пушистые, таким завидуют дамы. А брови живут своей собственной жизнью, но это тоже красиво… это завораживает. — Уокер дёргается вверх, равняется с пальцами его ног и начинает целовать каждый, вдруг понимая, что если этого не сделать, она выпью будет орать. — Ты удивительно заботливый в своей, особой манере. Ведёшь себя так,
