Многие жалели, что не могут посмотреть, как немцы бегут из Брно.
— Слышите? Опять где-то рядом строчит пулемет!
В дверях появилась сестра. Она вела мальчика, у которого рука была в гипсе и на перевязи.
— Франтик! — крикнул Лойзик.
— Лойзик!
— Ну вот, мальчики, теперь вам будет веселей. Лойзику уже лучше, можно положить вас на одну постель. Хочешь?
— Да! — в один голос воскликнули мальчики.
Франтик сел на постель Лойзика, и они оживленно заговорили. Сейчас Лойзик был даже рад, что в подвале такая темнота. Впрочем, и при свете никто не обратил бы на них внимания. Все были заняты событиями, происходящими на улицах города.
— Послушай, Франтик, что с нами тогда случилось? Ты хоть что-нибудь помнишь?
— А разве ты не знаешь?
— Я ничего не могу вспомнить.
— Ну, когда мы были на той улице, не знаю, как она называлась, ну, где мы вышли» из трамвая и побежали… Там еще протекал не то какой-то ручей, не то речушка. Вдруг я услышал такой противный свистящий звук, а потом уже ничего не помню. Проснулся уже здесь, в больнице.
— А я и этого не помню. Представляешь, Франтик, на нашей улице уже Советская Армия!
— Ну да?!
— Только что сказал санитар, ну, тот, который носит раненых…
— А мы торчим тут…
— И все из-за этого проклятого будильника…
— Не говори так громко…
— Хоть бы узнать, что стало с паном Докоупилом.
— Ой, Лойзик, зачем мы только это сделали?.. Мальчишки на нашей улице уже встречают советских солдат, а мы…
— Тебе, Франтик, еще хорошо, ты можешь бегать, а у меня голова кружится…
— В первый день и у меня голова кружилась.
— Хорошо, что теперь будем лежать вместе! У тебя очень болит рука?
— Сейчас уж не так, а болела!.. Так болела, что я спать не мог.
— Слышишь, какая на улице стрельба?
— Знаешь, Лойзик, раненые лежат даже в коридорах.
— Посмотреть бы, что творится у нас на улицах!
— Там уже небось цветут все деревья…
— Представляешь, ребята сейчас не учатся и бегают по улицам!
— Ага, и смотрят на советские танки, на пушки!
— О чем это в коридоре так кричат? Слышишь?
— Пойду посмо… — Франтик не успел договорить, как двери распахнулись и в сопровождении нескольких врачей вошел высокий человек в военной форме.
— Лойзик, — зашептал Франтик, — это русский! Советский солдат!
— Правда! Это русский…
Русский офицер стал спрашивать врачей, все ли больные здесь чехи. Ему посветили фонариком на все постели. Ходячие больные даже подошли к дверям. Офицер улыбнулся, подал им руку и что-то сказал по-русски. Мальчики только поняли, что немцы бегут, что скоро будет конец войне. Франтик, сгорая от любопытства, протиснулся поближе к русскому.
— Что с тобой случилось, паренек? — спросил офицер, когда увидел гипсовую повязку. — Ты ранен?
Один из врачей ответил, что Франтик был ранен при бомбежке.
— Ничего, главное, жив остался. Теперь все пойдет по-другому… Фашистов мы прогнали… — Русский повернулся к врачам и сказал: — У меня дома тоже парнишка. Три года его не видел… — Офицер погладил Франтика по голове. — Эх, война!.. Ну, пошли, давайте посмотрим остальные помещения.
Они ушли, а Франтик долго глядел им вслед. Сестра запретила Франтику ходить по коридорам, и он вернулся к постели Лойзика.
— Видел, как он меня погладил?
— Видел… Здорово!
— У него два револьвера. Один вот такой большущий!
— Ага, а на голове фуражка, а у немцев каски.
— Ну, люди, значит, это правда, теперь будем опять свободными! — сказал кто-то из лежачих больных. — Жаль, что я не могу подняться… Я бы этого русского хотя бы обнял! А то вы около него все стояли как столбы.
В коридорах было шумно. По каменному полу гулко раздавался топот сапог. В дверях показался какой-то мужчина:
— Ну и дела! Верите, я первым увидел русских!
— Иди сюда, парень, иди сядь, чтобы и мне было слышно!
— Так вот… Иду я по коридору и думаю: «Дай-ка выйду на лестницу, может, найду окурок». Страшно курить хотелось. Подошел я к лестнице, смотрю — никого. Я быстренько хотел проскочить, пока врачей нет, а тут как застрекочет пулемет! Как застрочит! Я чуть не свалился! Мне показалось, что прямо в меня стреляют. Это, оказывается, у главного входа стоял немецкий пулемет и с лестницы стрелял по улице. Ну, думаю, дальше не пойду, лучше посмотрю, что делается на первом этаже. А там будто всех метлой вымело. Хотел я было подняться на крышу, а тут вдруг бабах, бабах! Все затряслось, стекла полетели, и я бегом вниз! А тут на улице загрохотало… Ага, думаю, танки… Такой грохот только от танков! Не успел я спуститься в подвал, как из вестибюля ворвались пятеро русских, один бежит ко мне слева, другой справа и кричат: «Ты чех?» Я кричу изо всех сил: «Да, да, чех!» — и бегу им навстречу. Я этого милого русского парня обнял и поцеловал. Я понял, что он у меня спрашивает, он спросил, кто тут остальные. «Пошли со мной! — говорю я. — Отведу вас в подвал, в бункер». Подумайте, он меня тоже понял! Бежим мы и видим, перед нами во всю прыть убегает какой-то доктор в белом халате, а на голове у него немецкая каска. Русские остановились, направили на него автомат и кричат: «Стой! Руки вверх!» Тут кто-то к нему подскочил, сорвал каску и бросил на пол. А я кричу изо всех сил: «Это чех, это доктор». И доктор кричит, что он чех. «А зачем чех надел немецкую каску?» — спрашивает русский. Тут уже сбежались три доктора и все русским объясняют, что тот доктор дежурил на крыше, гасил зажигалки, что он в противовоздушной обороне и поэтому надел немецкую каску. «Хорошо, хорошо», — сказали русские и заулыбались. Побежали мы с ними в подвал. В коридоре они остановились и спрашивают, кто здесь начальник… Один доктор отозвался. Русский офицер закивал головой, залез в карман, достал пачку сигарет и всех угощает. Наверно, по глазам узнал, что я очень курить хочу. Потом прибежали остальные врачи и сестры. Русские попросили воды. Доктор и сестры разбежались и мигом принесли кто коньяк, кто сливовицу, кто вино… И что вы думаете? Никто из русских в рот не взял ни капли. Хотели только воду. А офицер хотел умыться. Отвели его в ванную, вернулся он, кивнул мне, бежит вверх по лестнице. На первом и втором этаже заглянул в палаты, вышел на террасу, где летом больные лежат на солнышке. Отворил он двери на террасу, а там грохот! Светопреставление! Словно сто пушек сразу стреляют. А этот русский бегает по крыше — и
