* *
Наблюдать за этой парой во время спарринга Тиму всегда было жутковато. Для разогрева ли, или из следования какой-то давней привычке, они всегда начинали в человеческом облике – босые, раздетые по пояс. Тим никогда не считал себя экспертом по боевым искусствам, но готов был поклясться, что в их движениях, практически неуловимых для непривычного глаза, угадывались одновременно техники целого десятка разных восточных школ. Раз за разом они оборонялись и перекатывались по полу или исчезали в тумане стяжки, пытаясь застать противника врасплох, ставили блоки, не давая один другому скрестить запястья в позе силы, но рано или поздно всегда принимали зверя и продолжали уже как тули-па – сперва кружась в бешеном, завораживающем танце на полу, потом переходя в нападение, швыряя друг друга о стены с силой, от которой у смертного давно уже лопнул бы позвоночник.
Вот Тео бросает Вильфа на пол, выворачивает ему руку и хватает за загривок, с размаху прикладывая головой о камень. Пытается наступить страшной когтистой лапой на горло, но стремительная верчёная подсечка тут же опрокидывает его навзничь – и вот уже оба почти одновременно отталкиваются от земли и уносятся вверх, на лету меняя форму, раскидывая стальные шестиметровые крылья, с которых сыплются искры. Два монстра, медный и серебристый, со сверкающими рубиновыми глазами, рвут друг друга когтями и клювами, кувыркаются, сцепившись лапами, на головокружительной высоте под сводами боевого зала, наносят друг другу сокрушительные удары мощными крыльями, с грохотом кроша и сбивая на пол многовековые сталактиты. Потом один за другим опять пикируют вниз, вновь принимая антропоморфный вид, – ив следующий момент Тео уже пригвождает Вильфа к стене крючковатыми изогнутыми когтями, берёт за горло и медленно приподнимает в воздух мощной вытянутой лапой.
Вильф с усилием сводит руки на груди, две тонких линии на покрытых красными перьями-чешуёй запястьях на миг ярко вспыхивают – и формы начинают течь, как отражения в кривом зеркале, и Тим чувствует, как от этого зрелища делается физически больно глазам. Через мгновение Вильф уже снова в человеческом облике, на две головы ниже стоящего рядом с ним птицеголового монстра, рыжие кудри разметались по плечам. Не ослабляя хватки, Тео подступает к нему совсем близко и на миг замирает со вскинутой лапой. Глаза над тёмным кривоватым клювом ослепительно ярко мерцают алым, и кончики скрюченных когтей-пальцев заостряются, делаются пурпурно-белыми и тоже начинают светиться, распространяя запахи окалины и раскалённого металла.
Вильф хрипло дышит, застывшая улыбка-оскал отдаёт обжигающим безумием:
– Ну же. Давай…
И в тот же миг стальные когти впиваются ему в голую грудь, вспарывают кожу и медленно проезжаются вниз по животу, оставляя окровавленные, глубоко обугленные борозды, а Вильф шумно вздыхает, сдавленно стонет и с шипением выпускает воздух сквозь плотно сомкнутые зубы. Взгляд его, на мгновение затянувшийся какой-то полупьяной поволокой, внезапно останавливается на лице Тима – и тут же яснеет, мгновенно снова становясь хищным и внимательным.
– А, малыш Аспид…
Тима мутит от запаха палёного мяса, желудок скручивается в узел. Тео тоже поворачивает к нему уже почти человеческое лицо и улыбается, одновременно вопросительно и как-то плотоядно:
– Здравствуй, юный воин… Пришёл что-то сказать нам?
* * *
– Мне кажется, у меня никогда ничего не выйдет… – вздохнула Верена.
Воздух в маленьком заасфальтированном дворе-колодце был пропитан сыростью, сигаретным дымом из вентиляционной вытяжки и чем-то неуловимо металлическим. Ладони Верены, всё ещё взмокшие после тренинга, отчаянно стыли на холодном ветру, костяшки пальцев уже противно покраснели. Девушка засунула плотно сжатые кулаки в карманы ветровки, но и они продувались насквозь.
– Выйдет. Тебе мешает страх, – Пуля приложила пластиковую белую карточку к пискнувшим металлическим воротцам под низкой дворовой аркой, и они вышли на набережную узкого тёмного канала, вода в котором суетливо отражала пёстрые огоньки готовящегося к ночи города. – А страх боя, как и страх смерти, не существует сам по себе, он делится на множество мелких составляющих. Все самые главные барьеры так или иначе связаны с человеческим телом. Обычно это страх боли, непоправимого телесного ущерба, или страх насилия, унижения. Ну, это всё и для людей не секрет. И морфотренинги мы успешно используем для подготовки обычных солдат…
Она сочувственно посмотрела на Верену, на ходу пошарила в сумке и протянула ей толстые кожаные перчатки:
– На-ка вот, надень, а то цыпки на руках будут… Ты сейчас учишься только обороняться, не поддаваться панике в случае нападения, чтобы ты смогла вовремя защитить себя и других. Ничего невыполнимого тут нет. В конце концов все мы просто люди, получившие силу. И тули-па – тоже просто люди. Или, как минимум, бывшие люди…
– Но… ведь их война началась ещё за пределами Земли… – неуверенно начала Верена. – Я имею в виду, у кого-то же есть память тули-па. Алекс мне…
– Это всё фантазии, Верочка, и больше ничего, – неожиданно ворчливо перебила её Пуля. – Им всем просто так кажется. На самом деле силы эти от нашего хранителя и от его вечного врага… – женщина подняла глаза на луковичные купола нарядного, как рождественский пряник, ярко освещённого прожекторами собора на другом берегу канала. – Но ты этого, конечно, пока не поймёшь… маленькая слишком. Да и, в конце концов, знаешь ли… каждый в этом мире может верить во что он хочет. Самое главное – находиться на правильной стороне…
Далеко впереди из-под тяжёлого одеяла туч ещё робко выглядывала тусклая пепельно-розовая полоска отгорающего заката, но серебристые сумерки понемногу опускались на город, и Верена чувствовала, как вокруг постепенно делается всё холодней. Идущие им навстречу торопливые прохожие чуть сутулились от порывов ветра. Откуда-то из-под облаков вдруг начали падать редкие, почти невидимые полупрозрачные снежинки, иногда легонько покалывающие лицо; касаясь чёрного асфальта, снежинки тут же таяли и пропадали на нём без следа.
– Но, Полина… если ты считаешь, что тули-па тоже люди, как они вообще оказались не на нашей… не на человеческой стороне? – Верена без особого успеха попыталась забрать под шапку безнадёжно растрёпанные волосы. – Получается, их принуждает… ну, этот, которому они там все подчиняются? Так?
– Ну, дорогая моя, это только убить, знаешь ли, можно всегда, а вот принудить – далеко не всегда, – отозвалась Пуля. – Принудить вообще можно только к действию. К решению стать кем-то принудить просто невозможно. Не существует такого закона. Да и нет у них вовсе такой цели, Верочка, – принуждать. Остановись-ка на секундочку…
Полина притормозила около знака пешеходного перехода, окаймлённого яркой жёлтой рамкой, привычно скрестила и тут же развела в стороны ладони, и Верена вдруг почувствовала, как её окатывает тёплая воздушная волна и как
