младенца от вражеского набега, престарелые родители относят его на гору и оставляют на ее вершине под четырьмя березами. Деревья вскармливают ребенка своим соком. Позже, когда богатырь подрастает, волшебная старуха поучает его, опекает героя. Иногда говорится, что юный богатырь обращается к небесному богу, чтобы получить от того имя, но — немаловажная подробность — он обращается к Небу, припав к Земле… Очень метко священные горы были названы В. И. Вербицким «родопроизводственными». Действительно, их основная функция — рождение новой жизни (членов рода или в эпосе — представляющих их богатырей).
С горой — реальной или мифической — людей связывали незримые, но крепкие узы. Много раз людям приходилось сниматься с обжитых мест, оставлять погасшие очаги и могилы предков. Одних уводили силой, другие, спасаясь от нашествий, уходили в леса. Покидая родные кочевья, люди оставляли и свою священную гору. Порой их новое пристанище оказывалось в сотнях километров от древней Родины. Но оставалась память о земле предков и той горе, что оберегала, помогала, дарила жизнь Отправиться в такую даль для свидания со священной вершиной члены рода уже не могли. И все же они не порывали со святыней. К горе «путешествовал» шаман. Получая новый бубен, шаман обязательно «показывал» его родовой горе. Только с ее одобрения он мог совершать ритуалы с новым инструментом. О своем воображаемом путешествии к родовой горе шаман подробно рассказывал слушателям. Алтайские шаманы гордились тем, что имеют бубен от своей родовой горы, — только такой инструмент позволял им обслуживать всех членов рода. Вспоминая шамана-предка, жрец, в частности, говорил:
Кабак тайга, грозная гора моя!
Карым тайга, гора моя, имеющая (своего) хозяина!
Гора твоя с сильным ветром,
Грозная гора твоя.
Миропонимание людей той далекой эпохи, когда формировалась тюркская культура, было отличным от нашего. В мифологии народов Сибири отсутствует резкое противопоставление света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти. Наглядно эти особенности мировоззрения проявляются в культе священных гор. Если наш современник может согласиться с тем, что горе «подходит» роль мифологической матери всего живого, то ему все же трудно понять «обратную сторону» той же роли. Дело в том, что мифологическое сознание стремилось «замкнуть», свернуть в кольцо все происходящие в мире процессы. Потому и обнаруживается совмещение в одном объекте противоречивых, на наш взгляд, качеств. Так, пещера, как и внутренность горы, а также земная щель, которую шаман зашивает нитками, считались аналогами материнского лона, рождающего чрева Природы. Если учесть, что любые природные объекты понимались как подобие самого человека, то в «анатомии» горы пещера, бесспорно, есть ее чрево (умай). Этот аспект подробно разработан в мифологии и верованиях. В старинном предании говорится, что волчица уносит в пещеру мальчика, украденного у людей, и выращивает его в горе. Это явная метафора рождения человека горой. О том же говорится в фольклоре хакасов, монголов, тувинцев (ср. уже упомянутый сюжет с горой Ымай-тасхыл).
На Алтае пещеры называют по-разному: куйлу «имеющий пещеры», онгдой (от монгольского онгэ он-гаа «пещера», унгуглу «с ямой, с пещерой». Но в топонимике Горного Алтая есть и другие обозначения: ой-дык — ойдок, производные от основы ой «впадина, яма, углубление» а также «выкопать, вырезать, пронзить». Первая группа значений ой использовалась для обозначения телесного и природного низа (лоно, пещера), а вторая, видимо, для обозначения соития (пронзить). И уж, конечно, совсем не случайно все эти значения «пересекаются» в пещере, в обозначении игровых способностей шамана (ойун). Так разнообразно обыгрывается тема, бесконечно важная для общества, — тема плодородия.
И в то же время пещера и гора не только место рождение, но и место смерти. Человек проницательно подметил глубинную взаимосвязь жизни и смерти. На Алтае не была сформулирована идея перерождения, как, например, в буддийских странах, по весь строй общественного сознания убеждал людей в том, что в Природе осуществляется круговорот жизни. Причем не во всей возможной Вселенной, а на своей родовой земле, на которую распространяется благодатное воздействие священной горы. На ней циркулирует некоторое (не бесконечное!) «количество» жизни. Это довольно-таки замкнутый мир, и нельзя допустить, чтобы количество жизни уменьшилось, чтобы жизнь покидала пределы своей Земли. С другой стороны, физическое исчезновение человека, конец его земного пути еще не означают полного угасания жизненного начала. Рождение и смерть не более чем «вход» и «выход», это две точки одного замкнутого цикла. А коль скоро жизнь и смерть строго не противопоставлены, то они связываются с одними и теми же объектами.
На практике подобные представления реализовывались просто и убедительно. Если гора дает человеку жизнь, то и хоронить человека должно в горе. Действительно захоронения в гротах и пещерах практиковались на Алтае (по крайней мере они есть в голоценовых слоях Денисовой пещеры). В Хакасии нам довелось слышать о том, что еще не так давно умершего шамана хоронили в пещере. По словам «очевидца», шаман в одежде, с бубном сидел у стены пещеры на белой ткани. К сожалению, отыскать пещеру не удалось. Этнографу из Ленинграда В. П. Дьяконовой посчастливилось найти погребение тувинской шаманки в местности Инек-Таш. Сама шаманка была похоронена у подножия горы Кызыл-Тайга, а ее ритуальный инвентарь спрятан в пещере. За входом, заваленным камнями, на полу, покрытом белой тканью, лежали бубен с колотушкой и одеяние… Еще в конце XIX— начале XX века алтайцы хоронили своих умерших в каменных осыпях на склоне горы, в глубоких и укромных лугах. При этом у каждого рода был свой лог. Внешне такие погребения совсем незаметны, и со временем они как бы растворяются в горах, сливаются с ними. Одно из таких захоронений было обнаружено неподалеку от села Каракол Усть-Капского района. Умерший лежал в неглубокой нише под скалой, которая была завалена камнями. Его похоронили без гроба, в зимней шубе и сапогах, с кисетом и короткой трубкой. Известно, что в Саяно-Алтае умерших младенцев иногда хоронили просто в расщелинах скал. Человека буквально возвращали туда, откуда он вышел на свет…
Великий океан
Рассказ о главных элементах мифологического Алтая будет неполным, если не упомянуть о водной стихии. Ведь йода — вторая составляющая понятия Родина (земля-вода). Алтай — страна сотен озер и рек, ледников и снежных шапок гор. Но в алтайском фольклоре то и дело встречаются упоминания о море или океане. Откуда они в центре Азии, удаленном от морского побережья? Вспомним, что титул основателя монгольской империи (Чингисхан) включает в себя слово, переводимое как «океан» или «море» (чингис, тенгис). В данном случае это слово, вероятно, имеет более широкое значение — могучий, как
