коммунальных услуг, потом я легла спать, а потом, не знаю, мне снился сон. Я парила над зелёным морем леса, он был от края до края, острые макушки елей медленно проплывали подомной, а ещё была песня и она меня звала, я летела на этот зов, а там был ты мой Господин. Ты сидел на диване посреди лесной поляны и пел. Пел о своём одиночестве, тосковал по утраченному, и ты был старый…
— Старый? — я в удивлении перебил девушку.
— Ты был таким же, как твой отец, я сначала подумала, что это он поёт пока не увидела твои глаза, тогда поняла, что ошиблась. — она подняла своё лицо заглядывая в мои глаза, — мой Господин, твоя тоска разрывала моё сердце, я бросилась вперёд, только подойти не смогла, уткнулась в преграду. Я её не видела, только чувствовала, мокрая как постиранная простынь на лице, и не рвалась, хоть я и пробовала порвать, со всех сил тянула. Ты пел, а она не рвалась, пока песня не закончилась. Только тогда смогла сделать ещё шаг, глаза подняла и увидела, что ты снова вернул свою молодость. Мой Господин! Ты меня обнял, я проснулась уже в твоих объятьях.
София заглядывала мне в глаза, ожидая подтверждения. На её волосы упала длинная сосновая иголка, заставив меня поднять глаза вверх. С сосновой, а может и с еловой ветки, иголки были голубого цвета, на меня смотрела, чёрными бусинками глаз белка, размером с хорошую кошку. Недовольно зацокала, быстро пробежала по ветке к стволу дерева скрылась в дупле.
— А слона то я и не заметил, — тут было с чего охренеть, под потолком простёрлась от стены до стены, за которой улица, толстая еловая ветка, берущая своё начало у выступающего из стены древесного ствола, видимо не самого маленького дерева. Больно плоско выглядела почти метровая заплатка из древесной коры, тянущуюся от пола до потолка. Ветка раскинула свои еловые лапы по всему потолку, заканчиваясь, где-то в ванной комнате и заканчиваясь, еловые лапы которым не хватало места в комнате уходили в стены.
— Вот зараза рыжая, — Из вентиляции высунулась голова домового. — побежала лешаку жаловаться.
— К какому лешаку? — Мысль о том, что дерево проросло через весь дом, отступила перед непонятной угрозой, — Нифонт! Ты это о чём?
— Ох горе мне. — Домовой, горестно качая головой, вылез из вентиляционного отверстия, презирая закон всемирного тяготения прошлёпал подошвами по стене, шагнул на пол, и не дойдя до нас с Софией метра полтора, остановился, — ты чего натворил? Зачем в лесной чертог дорогу открыл? Что мне теперь делать, как дом беречь?
— Мой Господин?! — София покрепче вцепилась в мою одежду, — Это кто?
— Это… — Я задумался как объяснить Софии кто такой домовой, — это дух, хранитель нашего дома.
— Ендон? — София вывернулась из моих объятий присела на корточки перед домовым, протянула к нему руку, — какой миленький старичок. Ай!
Звук шлепка по руке слился с шипением Нифонта:
— А ну убери свои грабарки. — Домовой растаял в воздухе что бы тут же проявится около дупла.
Стоя на стволе, параллельно пола, он заглянул в чёрное нутро, шумно втянув носом воздух произнёс:
— Не успел.
Из дупла высунулась всклокоченная голова мужичонка в треухе рыжего меха. Увидев подле себя стоящего домового, голова отпрянула внутрь, блестя глазами как у кошки ночью. Я потянул к себе Софию, задвинул её к себе за спину, нервическое состояние домового передалось и мне, само словосочетание «леший в доме» отдавало нехорошим, абсурдным и неестественным.
Нафаня повторил свой трюк с растворением в воздухе с последующим перемещением, домовой материализовавшись подле меня произнёс с нескрываемым огорчением:
— Ну что же ты, сын хозяина, комната твоя, твоей волей дорога через лес открыта, тебе и договариваться с тамошним лешаком.
— Я с сомнением посмотрел на светящиеся глаза в глубине дупла, соображая, как же поступить. Про дорогу можно спросить позже, и так понятно, что по этой дороге ко мне София попала, а вот о чём мне нужно договариваться и вообще, как можно договариваться с лешим, нет я любил читать, и фантастику, в том числе и с участием леших, прочёл немерено. Но вот где фантастика и где правда жизни. Что там им подносят, хлеб и конфеты вроде, так вроде не я к нему, а он ко мне. Достав на всякий случай круглую буханку хлеба, кивнул Софии показывая глазами на диван, что бы села, подошёл к дуплу.
— Добрый день уважаемый, примите в качестве дара и простите за беспокойство, — я протянул к дуплу каравай.
Вытянувшаяся рука вполне человеческих размеров утащила хлеб в дупло.
— Может зайдёте в гости, — разговаривать через дупло меня не устраивало, любые переговоры нужно вести лицом к лицу.
— А чего это ты человече меня в моём же лесу меня приглашаешь? — мужчина в горке защитного цвета, вышагнул из дерева как приведение из стены, встреть такого в лесу сразу за грибника примешь или за дачника, пошедшего по грибы в ближайший лесок, из образа выбивался рыжий треух и звериные глаза.
— Какой твой лес! — Взвился домовой. — Рыжая твоя морда! Али не чуешь человеческого жилища, под крышей стоишь в его вот клети.
Домой указал на меня коротким пальчиком, а затем ткнул им же вверх.
— Ну раз я здесь, — мужик в смешной шапке ехидно улыбнулся, показав ряд острых звериных клыков значит в своём праве, всё по Покону.
— Да ты! Да я! — домовой закрутился волчком, но я не сал ждать продолжения гаркнув во всю мощь своих лёгких, так что моё солнышко вспыхнуло даже для меня нестерпимым светом:
— А ну стоять! Замерли оба горячие финские парни, — звуковой удар сотряс комнату, иголки щедро сыпанули на пол, добавляя мусора на полу. А два представителя народного фольклора застыли в неестественных позах. Домового мой окрик поймал стоявшим на одном пальце левой ноги, правая, отставленная вправо, согнута в колене и прижатая пяткой к своей товарке. Руки раскинуты в стороны голова вскинута вверх, бывшая ранее аккуратной борода, встопорщена как у дядюшки Ау из старого мультика. Я только сейчас досмотрел, что у домового по четыре пальца на конечностях. Повернувшись к лешему, хмыкнул, лесной гость застыл в позе античного спортсмена бросающего копья, только вместо копья была здоровая
