— Разумеется, — не раздумывая, отвечает Клавдий, будто показывая, что события прошедшего дня никак на него не повлияли.
— Зачем ты нас приглашаешь? — с вызовом спрашивает Марк. — Я думал, ты ставишь крест на своем прошлом, а значит, и на нас? Особенно после того, что было сегодня утром… Зачем по нам стреляли?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — парирует Тит, — здесь никто не стреляет по друзьям. Спокойной ночи, парни, и до завтрашнего вечера, если решите прийти…
Мы вчетвером переглядываемся со смешанным чувством растерянности и любопытства.
Наутро я вновь думаю о нашем бывшем друге, который собирается отныне стать членом клана Кабанов. Как может он стремиться к такой жизни, которая сводится к одной лишь мелочной борьбе за власть? Нет, мне этого не понять.
— Мето, пора. Акадюг уже ждет. Не представляю, что он нам сегодня приготовил.
— Как твои ожоги на спине? Болят?
— Я их больше не чувствую.
— Хочу взглянуть на них у светового колодца. Можно?
— Давай, только быстро.
Он задирает рубашку, и я разглядываю спину:
— Кожа была надрезана тонким лезвием. А мыло разъело порезы и вызвало боль. Сейчас они зарубцевались.
— Припоминаю, что кожа спины немного саднила утром, после возвращения из Промежутка. Я думал, это блохи… Мето, чего Шаман от тебя хочет?
— Клавдий, пожалуйста, не говори об этом никому.
— Хорошо, но обещай мне поскорее все объяснить.
— Ну, если хочешь, то вечером.
Акадюг завтракает с нами. Поначалу все молчат, но потом он заговаривает:
— Хочу поздравить вас с тем, что вчера вы оказались на высоте. Кое-кто из клана Филинов рассказал, с каким рвением и даже ожесточением некоторые члены общины проверяли вас на прочность. Знайте, что Первый Круг поручил одному из старейшин расследовать этот эпизод. Поверьте, что сегодня вы уже не будете предоставлены сами себе. Сегодня у нас есть дело чрезвычайной важности. Выяснилось, что южный коридор закупорен большим обвалом. Нужно расчистить его как можно скорее, поскольку это единственный выход к побережью. Вам следует знать, что скорее всего это не случайность. Возможно, Дом наметил атаку на сегодняшний вечер. Заканчивайте поскорее завтрак и присоединяйтесь к нам.
— Вы слышали, — говорит Марк, — сегодня вечером атака, а я-то надеялся, что все утихнет.
— По мне, так лучше сдохнуть, чем снова оказаться в Доме, — категорически заявляет Октавий. — Надеюсь, Рваные Уши доверят нам оружие и дадут возможность биться до конца.
Клавдий похлопывает его по плечу, чтобы успокоить, и с улыбкой произносит:
— Акадюг говорил только о том, что атака возможна. Не будем торопиться. Лично я не собираюсь сегодня ни умирать, ни возвращаться в Дом.
Теперь мне ясно, что все последние события связаны между собой. Мы мешаем Марку угодить в ловушку, отговаривая его от вылазки в пещеру, после этого Хамелеоны стреляют по нам, чтобы напугать, а быть может — и убить, поскольку считают, что я разрушаю их планы. Возможно, еще они хотят показать людям из Дома, что делают все, что в их силах, чтобы сохранить Марка за собой, раз они обстреливают нас у самой границы, под наблюдением солдат. Ну а люди из Дома, видя, что выменять Марка им так просто не удается, возможно, решили усилить давление на Хамелеонов, угрожая атакой на пещеру… Мы оказались в эпицентре урагана, который должен вот-вот разразиться.
Из-за узости коридора в нем одновременно могут махать лопатами не больше четырех человек. Расчистка ведется посменно, по полчаса: одна команда работает, две другие отдыхают. Люди из Первого Круга время от времени приходят посмотреть, как движется дело. К вечеру галерея полностью расчищена. Гадюки осматривают скалу и переговариваются. Они видят признаки того, что обрушение было вызвано искусственно, и потому нападение считают вполне вероятным.
После ужина, несмотря на ожидание боевой тревоги, многие из Рваных Ушей собираются в главной пещере, чтобы поглазеть на инициацию новичка. Они разбились по кланам — одни сидят, другие стоят. Финли держится рядом с нами. Кабаны вычертили на земле круг, диаметром около метра. Вот они льют в него воду, и один из них замешивает жидкую грязь. Затем наш друг Тит приглашается лечь на живот лицом в это месиво. Испустив боевой клич, члены клана кидаются на Тита. Я боюсь, что он задохнется, и рвусь на помощь; однако Финли крепко хватает меня за руку и шепчет:
— Все через это прошли, и никто не умер. Этот ритуал символизирует вот что: новичок соединяется с землей острова, который он клянется никогда не покидать. Позволяя топтать себя ногами, он показывает подчинение правилам общины и своего клана. Остальные выражают таким образом свою солидарность с ним. Когда он встанет на ноги, это будет его вторым рождением. Завтра грязь засохнет, и Кабаны зальют отпечаток его лица гипсом. После этого маска займет свое место рядом с другими на Стене памяти. И даже если однажды его самого не станет, его изображение останется здесь навсегда.
Тут я понимаю, почему портреты на стене, которую мы между собой называли «стеной гримас», выражают боль. Я смотрю на Марка, он закрыл глаза. Пытка длится бесконечно. Не могу понять, каким образом Титу удается дышать. Наконец он встает на ноги, отплевывается и вскидывает руки в знак победы. Кабаны подхватывают его и с радостными воплями проносят по пещере. Я совсем не завидую Титу. Вокруг царит веселье, которого не разделяют только трое моих друзей. Даже Финли улыбается. Он объясняет нам, что сейчас Кабаны нарисуют на лбу, на спине и на руках Тита букву К, означающую крепкий кулак и крутой нрав.
— А еще кривляние и кровожадность, — не может удержаться Марк. — Обязательно удеру с этого острова идиотов.
— Ты что такое сказал, малыш? — восклицает один из Хамелеонов, который незаметно втерся между нами.
Не успеваем мы опомниться, как он бьет Марка кулаком в лицо. Мы бросаемся вперед, чтобы принять на себя часть ударов, предназначенных нашему брату. На помощь к своему приятелю кидаются другие Хамелеоны, образуется свалка. Но тут вмешивается огромного роста космач: он рявкает, вытаскивает нас из кучи и ведет к Первому Кругу.
— Я не собираюсь выслушивать ваши объяснения, — заявляет Каабн. — Марк оскорбил общину. Наказание ему мы назначим позднее. А пока что вы все лишены пищи на два дня.
Бородач ощупывает мне голову, затем показывает другим свою руку, она в крови. Ну да, я уже чувствую боль, и в глазах у меня темнеет…
Я узнаю это место прежде, чем открываю глаза: здесь непривычно тихо и какой-то особенный запах. Я в Промежутке, и на той же лежанке, что и в первый раз, возле стены со странными надписями. Чувствую на лбу плотную повязку: голова будто в тисках. Держать глаза открытыми мне тяжело. На сей раз я не привязан, однако не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, да и язык онемел.
Шаман стоит надо мной, на нем широкий плащ с капюшоном, который закрывает верхнюю половину лица, вымазанного сажей. Вот он снимает плащ и доспехи для инча: кажется, они были нужны ему для того, чтобы замаскировать хрупкое телосложение. Сейчас на нем только длинная рубашка до колен, перехваченная на поясе бечевкой. Вот он выходит из поля моего зрения, я слышу плеск воды; наверное, он умывается. Он склоняется надо мной, длинные волосы касаются моего лица. От Шамана пахнет совсем не так, как от космачей. И еще, его грудные мускулы как-то странно вздуты… Внезапная догадка — и пазл сложился! Шаман — женщина, и под тканью колеблются ее молочные железы… Кажется, для них есть другое слово: груди.
