Лексические ошибки
Баба Лиля в густых уже сумерках сидела обычно летними вечерами на завалинке – вспоминала…
Ни дурнушка, ни красавица, она была немка, а в годы войны это было страшнее страшного – во всяком случае, так было в Светлановке, что в военные и первые послевоенные годы из маленькой сибирской деревушки превратилось в многонациональное село: одних (калмыков, немцев, армян, прибалтов) привезли насильно, другие бежали от войны. Из депортированных немцев было всего пять семей, но дух неприязни к ним и от них висел в воздухе, этот дух Лиля чуяла нутром – было ей уже семь.
Многоцветный язык села усваивался ею с трудом и потому училась на тройки: к «балаканиям-трандычениям-мычаниям-рассусоливаниям-шкворчаниям-сюсюканиям-вяканиям-каляканиям» не умела подбирать синонимы. Бывало, учительница русского языка цитировала на уроках «лексические ошибки» в изложениях Лили, и тогда класс не веселился – он непристойно ржал. Её это обижало, она не раз бросала школу – за парту её возвращали настоятельные просьбы матери-инвалидки.
С русскими «товарками» (в её понимании, все были русскими: украинки, польки, белоруски, калмычки, армянки) Лиля собирала ягоды, купалась в реке, бегала, играла в лапту, но, чтоб не выглядеть смешной или, не дай Бог, «фашисткой», лишний раз рта не раскрывала, хотя и была заводной. Тем не менее, национальность «товарок» играла для неё не главную роль – главное, чтоб уютно, интересно и легко с ними было.
Эта дружба расширила не только географию страны, но и знания. От «товарок» Лиля узнала о белорусских болотах и птицах счастья – аистах; о юртах и кумысе; о любимых поляками супах. Выходило, обычаи, традиции и кухня были когда-то одинаковыми, но люди разбежались, а потом встретились и назвали «новым» то, что успели забыть в разлуке: к примеру, русские пироги поляки назвали варениками, окрошку— супом «холодник». Лиля осмелела и рассказала о раках, которых в довоенном прошлом никто из детей не то что бы не ел, но даже и не видел; о кухе и плюшках, вкус которых ещё помнила. Сейчас не только плюшек— картошки досыта не было. Грибы ели теперь все: поляки, русские, украинцы, немцы, латыши и даже калмыки. Короче, межнациональное слово «товарки» сплотило детей – помогло вобрать в себя не только кухню, но и манеры, традиции, обычаи разных народов.
7-й класс был позади, 8-й предстояло начинать в районном центре, но страх «лексических» ошибок остался, и она наотрез отказалась ехать в центр. Её доводы: нет одежды, обуви, пальто – были правдой, так что «университетом» Лили стало неполное среднее образование.
* * *
Жить в селе без работы в четырнадцать лет не полагалось, и мать уговорила председателя колхоза устроить дочь телятницей на ферму. На русском, немецком и тарабарском Лиля нахваливала и поругивала телят, вовремя подкладывала им солому, поила молоком, пела песни сельского люда – словом, была счастлива, что телята реагировали на её голос. За зиму у неё не пал ни один телёнок— страх «лексических ошибок» исчезал, она обретала уверенность.
В середине марта на общем собрании чествовали в клубе колхозников. Радуясь за других, она от души всем хлопала и вздрогнула, когда услыхала свою фамилию. Оказалось, за сохранение «поголовья вверенных ей телят» Лиле Цингер объявляли благодарность. Выходить на сцену она не хотела, но председатель колхоза настаивал – пришлось подчиниться.
Ей вручили похвальную грамоту – огромный лист с золотым гербом и красным флагом, на фоне которого в левом углу был Ленин, в правом – Сталин. Лиля переминалась, не зная, как себя вести.
– Что в таких случаях говорят? – улыбнулся председатель.
Она опустила голову.
– Ну? Что говорят-то?.. Что?..
– Это… лексическая ошибка, – произнесла она тихо, но так, что все услыхали, и зал раскатисто вздрогнул. Лиля не понимала, что такого, уж очень смешного, она сказала – в глазах стояли слёзы. Когда угомонились, председатель назидательно объяснил:
– Надо говорить: «Служу Советскому Союзу!»
Лиля пытливо на него взглянула, нехотя улыбнулась и после некоторого колебания негромко повторила:
– Служу Советскому Союзу!
– Вот так-то. А то выдала… На немецком. Не понять чего. Иди на место.
Её провожали весело, а она готова была провалиться сквозь землю.
«Не понять чего… на немецком… – передразнила она про себя председателя. – А смеются, как в школе…» Мать обнимала дочь и со слезами в голосе утешала:
