— Как и большинство солдат, — сухо ответил полковник.
— И большинство пиратов?
— Если вам угодно.
— Валькур не принадлежит ни к тем, ни к другим, — резонно заметила девушка.
— Однако вы все-таки передайте ему, если увидите, что я хочу с ним переговорить. Речь идет о его самовольном уходе из-под ареста. Мне будет неприятно, если нам придется искать его как беглого преступника.
В эту минуту их догнала Ашанти. Не дав Фелиситэ ответить, полковник Мак-Кормак быстро попрощался с ней, сославшись на служебные обязанности, и с поклоном удалился. Глядя ему вслед, Фелиситэ почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Ей показалось, что ирландец решил встретиться с ней не ради их уговора, а для того, чтобы сообщить о своих намерениях насчет Валькура. Если это действительно так, он больше не станет ее беспокоить. Только не ошибалась ли она?
— Что с вами, мадемуазель? Почему у вас такой вид? — спросила Ашанти. На гладком миловидном лице служанки была написана тревога.
Фелиситэ наскоро объяснила, в чем дело, не забыв упомянуть о словах соседки насчет того, где может находиться ее брат.
— Может, будет лучше, если этот человек, этот полковник, найдет мсье Валькура и опять посадит его в тюрьму? — предположила Ашанти с каким-то отсутствующим выражением во взгляде.
— Что ты говоришь, Ашанти?! — воскликнула Фелиситэ.
— Мсье Валькур похож на дикого зверя. Он угождает только собственным аппетитам, ему нравится мучать и терзать других. — Служанка относилась к Валькуру предвзято с той ночи, когда он, по ее словам, попытался ее изнасиловать.
— Ашанти, я прошу тебя…
— Хорошо, мадемуазель. Ну как вам полковник? Он настоящий мужчина. Вы прошлись с ним у всех на виду. У нас такое позволено лишь в том случае, если люди должны пожениться.
— Я не собираюсь выходить за него замуж. Что за глупости лезут тебе в голову?
— Но, может, сначала стоит пойти с ним в церковь и обменяться обетами, прежде чем позволить ему разделить с вами постель?
— Делить постель мы с ним не договаривались, Ашанти!
— Вы в этом уверены, мадемуазель? — Приняв молчание Фелиситэ за ответ, служанка продолжала: — Он на это надеется. Даже если он не говорит об этом сейчас, то когда-нибудь задаст такой вопрос. И тогда вам не придется долго раздумывать над ответом.
— Не придется? Почему ты так считаешь? — Фелиситэ нахмурилась.
— Я вижу, как он смотрит на вас, мадемуазель, когда к вам приближается. Как будто где-то гремит гром или вдали бьет барабан.
Фелиситэ ощутила неприятный холодок на спине. —Он ничего от меня не добьется, Ашанти. Я этого не допущу.
— Будьте с ним осторожны, мадемуазель. Говорите мягко и приятно улыбайтесь. Никогда не спорьте и не вздумайте ему перечить…
Несмотря на неожиданный уход, на следующий день полковник ранним утром появился у дома Лафарга верхом на величественном гнедом жеребце. С собой он захватил молодую кобылу серой в яблоках масти, чья гордо изогнутая шея и изящная осанка свидетельствовали об арабских предках. Где он мог найти такое великолепное животное, оставалось загадкой до тех пор, пока Фелиситэ не вспомнила, как слуги говорили между собой о каком-то прибывшем корабле с лошадьми для испанских офицеров. Она не могла отказаться испробовать норов этой кобылы, специально приведенной к ее дому, чтобы доставить ей удовольствие. И дело было не только в ее уговоре с Морганом Мак-Кормаком, — у Фелиситэ просто не хватило духу устоять перед соблазном конной прогулки. Поэтому, надев с помощью Ашанти костюм для верховой езды, она вскоре вышла на улицу.
Вернувшись домой, Фелиситэ вспоминала об ирландце с большей благосклонностью, чем раньше. За все время поездки он ни словом не обмолвился о причинах их встречи. Ему как будто хотелось лишь сделать ей приятное, завоевать ее доверие, заставить позабыть о внутренних терзаниях. Несмотря на одолевавшие ее подозрения, что он поступает так с определенной целью, Фелиситэ не могла не признать, что Мак-Кормак умеет расположить к себе женщину, когда сам того пожелает.
Они проскакали по берегу реки, оставив позади отвратительные миазмы, наполнявшие ночной город, и наслаждаясь утренней свежестью. Лишь на обратном пути, когда солнце поднялось выше и удушливая жара заставила их повернуть назад, Морган вновь завел разговор о Валькуре. Выяснив, что у ее брата был слуга по имени Дон, он решил взглянуть на него. Узнав, что Дон не умеет ни говорить, ни читать, ни писать, ирландец не успокоился и продолжал настаивать на встрече. Поскольку он все равно мог узнать имя нового хозяина негра у первого встречного, Фелиситэ не оставалось ничего, кроме как назвать его своему спутнику.
Она до сих пор не задумывалась, что у нее могут возникнуть неприятности с Валькуром. Если он остался в окрестностях Нового Орлеана и продолжал появляться в городе, он вполне мог узнать о ее отношениях с ирландским наемником. А так как он с негодованием отвергал любое проявление интереса к сестре со стороны мужчин ее круга, то как он должен отнестись к тому, что она предпочла им общество иностранного наемника?
В то утро в голову Фелиситэ не раз закрадывалась мысль о том, что если Моргану Мак-Кормаку стало известно об отношении к ней брата, он может попытаться воспользоваться сложившимся положением, чтобы выманить Валькура из его убежища. Впрочем, такой план вряд ли увенчался бы успехом. Отказавшись уйти с Валькуром из города, бросить отца и бежать во Францию, она дала брату повод умыть руки, так что он, скорее всего, не станет лезть в петлю ради нее. Однако он, очевидно, до сих пор не уехал и находится где-то поблизости, хотя явно готовится к отъезду, иначе зачем ему понадобилось продавать слугу? Фелиситэ не могла представить, чем мог заниматься Валькур, так же как и избавиться от охватившей ее тревоги.
В тот же день состоялась еще одна, вечерняя, прогулка с полковником Мак-Кормаком, показавшаяся Фелиситэ вполне терпимой благодаря непринужденной, несмотря на некоторую напряженность, беседе. На этот раз он пришел к ее дому, затем, после прогулки, проводил девушку до самой двери. Она не пригласила его к себе, хотя в какую-то минуту ей показалось, что он был не прочь попросить ее об этом. Опасения Фелиситэ постепенно улеглись, поскольку ирландец до сих пор ни единым словом или жестом не намекнул, что ждет от нее большего, чем ни к чему не обязывающее общение. Ей просто не хотелось допускать его на запретную территорию своей личной жизни, приглашая неприятеля в дом отца, в то время как он сам остается в тюрьме, куда его заключили по воле правительства, которому этот человек служит. Поэтому Фелиситэ не пригласила ирландца войти.
Выражение его лица осталось непроницаемым, когда он откланялся, собравшись уходить.
— Завтра утром я буду занят, — сообщил он, — поэтому мы не сможем поехать кататься верхом. Но вечером в городе собираются устраивать маскарад. Не окажете ли вы мне честь, согласившись пойти туда со мной?
Фелиситэ прямо посмотрела ирландцу в глаза, неожиданно испытав благодарность за то, что он не потребовал ее присутствия в форме приказа, хотя вполне мог бы.