Я думаю о лаймово-зеленых прядях.
Я не добавила, что думаю о зеленом лайме, потому что уверена, что это разозлит Норта больше всего, потому что я серьезно отношусь к тому, чтобы держать разговор подальше от парней. У меня не было возможности пообщаться с другими девочками моего возраста с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и весь мой мир изменился, поэтому я так чертовски рада, что у меня есть такая возможность сейчас.
Кроме того, Сейдж — действительно замечательный человек, который не заслуживает той кучи дерьма, которую Райли и Джованна продолжают вываливать на нее.
Они должны считать своим благословением то, что я не могу использовать свои силы, иначе они оба были бы по-королевски трахнуты.
Мы должны разойтись за пределами библиотеки, чтобы я могла попасть под свой комендантский час, а Сейдж могла забрать нашу еду. Она запрыгивает в свой милый, потрепанный маленький фольксваген-жук, и я быстро фотографирую на свой телефон, как чертовски очаровательно она выглядит в нем. Я сохраняю фотографию в ее контакте в своем телефоне и улыбаюсь ей еще немного. Черт, иметь друга — это намного лучше, чем я помню.
В основном, мои друзья-подростки были драматичными. Мы часто ссорились из-за одежды и парней, ни одна из других девочек не была Одаренной, поэтому они не понимали, почему я могла влюбляться в двенадцать парней сразу.
Я помню, как одна из девушек сказала, что я стану шлюхой, как моя мама, и что она постоянно видела парней, входящих и выходящих из нашего дома. Моя мама была Главной Связанной, и у меня было три отца. Я не могу вспомнить, почему мы жили среди не одарённых, я чувствую, что это как-то связано с работой моей мамы, но они изо всех сил старались быть сдержанными в этом.
Я вроде как все испортила в тот день, когда сказал Александре Харгрейвз, что все трое моих отцов могут надрать задницу ее тощему папаше, если она не научится затыкать свой мелочный сплетничающий рот.
Моя мама была недовольна мной.
Тем не менее, я получила три «дай пять» подряд от своих отцов. Стоило того.
Это воспоминание наполняет меня радостью и теплом всю обратную дорогу до общежития.
Глава 8
— Серебристо-лавандовый? Ты хочешь, чтобы я покрасила волосы в тот же цвет, что и старые чики в молочном баре?
Я подавилась маргаритой, а Сейдж неудержимо хихикает надо мной.
На моей кровати и на полу вокруг нас разбросаны пакеты, переполненные закусками и косметикой, потому что Сейдж по пути сюда решила, что девичник зайдёт только в том случае, если она будет делать мне мейк-ап.
Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она делала что-то подобное, потому что прошли годы с тех пор, как я делала. Я также отчасти думаю, что она догадалась об этом и хочет сделать что-то особенное, потому что она такая милая.
— Ты же сказала мне, что терпеть не можешь серебристый цвет, и это безумие, потому что в последний раз, когда я пыталась стать ледяной блондинкой, это обошлось мне в целое состояние и не осветлило настолько, чтобы мне понравилось.
Напиваться и болтать обо всём — не самая умная идея, но во мне есть что-то безрассудное в нашей дружбе. Как будто годы, когда мне вообще не с кем было поговорить или довериться, сделали меня глупой из-за ее мягкой доброты.
Я отказываюсь смотреть на свое отражение в зеркале у двери, когда отвечаю ей:
— Дело не в цвете, а в воспоминаниях, которые наплывают с ним. Несколько лет назад я пыталась перекрасить их обратно в черный цвет, но краска не берет. Как будто мои волосы… не принимают ее.
Я рискнула бросить взгляд туда, где Сейдж снова наполняет оба наших стакана, но она немного хмурится, глядя на приготовленную ею смесь алкоголя и сахара.
— Ну, что самое худшее может случиться с фиолетовой краской? Если не возьмёт, тогда, по крайней мере, мы попытались, а если возьмёт, больше никаких воспоминаний о плохих вещах, преследующих тебя.
Остаток ночи — сплошное пятно из напитков, фиолетовой краски на моих простынях и общего душа в нижнем белье с Сейдж в три часа ночи, чтобы смыть с себя это дерьмо. Грязно, глупо и совершенно чертовски жизненно необходимо.
Мы обе просыпаемся через несколько часов с похмелья и отчаянно нуждаемся в еде.
Гейб не появляется, чтобы проводить меня на урок, и Норт пишет мне сообщение, чтобы сказать, что я все еще должна пойти без своей хмурой тени, что меня вполне устраивает. Я получаю взгляды и перешептывания весь день, но стук в моей голове заглушает большую часть этого, и я справляюсь, благодаря столь же похмельному присутствию Сейдж.
Когда занятия заканчиваются, она прижимается ко мне, когда мы идем в мою комнату. Совместное задание, которое у нас есть, в основном выполнено в любом случае, но я быстро поняла, что Сейдж предпочла бы тусоваться со мной в моей жалкой комнате в общежитии, чем идти домой. Она никогда не комментирует мою жалкую нехватку вещей, или то, насколько ужасно неудобна кровать, она просто ведет себя так, как будто эта ситуация совершенно нормальная.
Это жизненно важно для моего выживания.
Она стала для меня опорой, единственным человеком, который держит мое здравомыслие на привязи, потому что, если бы у меня не было ее, я уверена, что сейчас я была бы кричащим, бушующим беспорядком.
Когда мы подходим к ее машине, чтобы забрать дополнительные учебники, ее телефон звонит, и она закатывает глаза на то, что появляется на экране.
— Райли? Или эта сука, Джованна?
Сейдж фыркает и говорит:
— Ни то, ни другое, это мой папа. Мои родители злятся из-за того, какой 'замкнутой' я стала. Потому что в их мире для меня нормально, когда меня избегают, но совершенно неразумно с моей стороны отказываться ходить на какие-либо общественные мероприятия. Мы с мамой спорили об этом все утро, а теперь папа умоляет меня пойти на футбольный матч.
Я пожимаю плечами и закидываю сумку повыше на плечи:
— Ты ненавидишь футбол? Я могла бы… может быть, что-нибудь придумаем, и мы могли бы пойти вдвоем?
Я не хочу звонить Норту, но если это важно для нее, то я это сделаю. Сейдж робко смотрит на меня в ответ.
— На самом деле я вроде как люблю футбол. Мой брат играет. Я скучаю
